Page 11 - А.Чурсин

10

Но внутри паровоз совсем выгорел. Некогда жаркое сердце его – топка давно
остыла, поршни замерли в цилиндрах, ночами ветер по-воровски шарил в пустом

тендере, но не находил там и куска антрацита... гудок заржавел и забыл, что у него
был когда-то голос, в дымовой трубе жили галки.

И всё же в железной груди старого трудяги, там, где, вероятно, находилась
душа, ещё теплилась жизнь, и паровоз иногда вздыхал, поскрипывал рессорами,
думал...
Временами, когда по главному пути с тревожным птичьим криком пролетал

скоростной "пассажир", старик вспоминал, что в своё время и он был "рысаком":
таскал и пассажирские, и грузовые, и с сорока вагонами на хвосте мог по скорости
"сделать" любого задиристого салагу-тепловозишку. Могучая струя дыма из трубы

доставала чуть не до облаков, пыльные вихри гнались за последним вагоном, но не
догоняли! А басовитый гудок рявкал так страшно, что все вороны стаями взлетали с
деревьев и долго кружили над станциями.

Но тут подкралась нежданная беда: на дорогу пришло электричество, и
работяга-паровоз был вынужден уйти на пенсию.
Так бы и ржавел старый локомотив в своём тупике, изредка покряхтывая от

боли в колесах или когда заноет рама... если бы не появилась в депо красивая
молодая дрезина, сверкающая оранжевой кабиной, изящной стрелой миниатюрного
крана, чёрными колёсами с белой окантовкой, которые словно каблучками
постукивали на стыках.

Она не только была красавицей, но и расторопной, умелой работницей.
Целыми днями дрезина сновала по путям узловой и то тянула за собой пустой вагон,
то толкала обратно цистерну, то возила новые шпалы для ремонта путей, и её

звонкий голос слышала вся станция.
Любовался, любовался паровоз молодой дрезиной... и вдруг почувствовал, что
где-то там, в дальнем углу его топки, начинает разгораться забытый уголёк...

Заволновался паровоз, заскрипел: " Неужто влюбился, дурак, на старости лет?"
Перестал спать ночами, даже забыл, что он на приколе. Но как ни мозговал старик,
как ни прикидывал, всё выходило так, что познакомиться с дрезиной поближе

никакой, даже самый яркий лобовой прожектор ему не светил. "Хотя, – тут же
возражал паровоз самому себе, – если подзаправить меня угольком да водичкой, да
солидолом смазать погуще... то я на своих скрипучих смог бы к дрезинке и

подкатить".
И вот однажды, туманным осенним утром, когда гудки звучат тревожно и