Page 22 - Мне тебя обещали

Э. Сафарли. «Мне тебя обещали»

10

Мы с Клюквой курим в саду дома. Сидим на скамейке, смотрим куда-то вдаль. Наши
задумчивые взгляды пробивают забор, соседний дом и все прочие преграды. Много путей
на гору, а вид с горы все равно одинаковый. Я взмок от жары, весь расплываюсь, а она сухая,
непринужденная. Чрезмерно спокойная или безразличная? Она будто хочет сказать: «Ты ни
черта не понимаешь в моей войне с жизнью».

Кожа сестры загорелая, стянутая от здешнего безжалостного солнца. Она худая и креп-
кая, точная копия тети, сестры отца. «Знаешь, Африка, я не представляю себя в другом месте.
Вопреки всему, я считаю, мне с детьми нужно быть здесь. Я просыпаюсь каждое утро, поли-
ваю баклажаны, и черт знает в какой раз понимаю: вот это мое солнце, мое небо, мое море.
Моя земля. Все, что за этим, – не наше. Да, красивое, комфортное, но не мое, чужое. Пони-
маешь?» Она с детства называет меня Африка – «ты такой же теплый, но одновременно
далекий», и любая ее речь заканчивается вопросительным «понимаешь». Моя сестра, мой
друг. Моя.

У наших ног спит Хумейра, собака Клюквы. У нее три лапы, а в глазах словно снег
растаял. Сестра подобрала ее прошлой зимой на пороге жизни и смерти. Хумейра молча
лежала в овраге, истекая кровью. Кто-то покалечил ей лапу, потеряв которую, она нашла
самое важное. Своего человека. И у людей, и у собак одно желание – быть любимыми. «Не
знаю, сестра. Я пока не задумываюсь о том, где я должен быть. Но мне здесь хорошо». И
Клюква улыбается, накрыв мою руку своей маленькой ладошкой.

Сегодня я приехал на родину своего детства. Никогда не задумывался серьезно, что это
такое. Все же родной город – это высокая концентрация впечатлений. Не чего-то определен-
ного, а всего сразу. Сильного, слабого, радостного и печального – таким мощным потоком,
что просто захлебываешься.
Когда-то я был здесь счастлив. Летом мы приезжали сюда, к тете, и я обретал ту самую
свободу, которой лишены дети мегаполисов. Я гулял с высоко запрокинутой головой, рас-
сматривал сквозь осколок зеленого бутылочного стекла корабли из облаков. Ближе к концу
ужина я уже засыпал на стуле, и тетя, от платья которой пахло булочками с вишневым дже-
мом, брала меня на руки, уносила в спальню. А там любимая кровать, накрахмаленное белье
хрустит, любимые носки с собачьей вышивкой и так тесно задернутые занавеси, что темные
кроны деревьев за окном больше не пугали.

Почему-то летними ночами я засыпал с мыслью о приближающемся Новом годе. О
времени, когда снежный вихрь разрисует окна узорами, а я буду разгадывать их, как ребусы,
и в итоге они непременно сложатся во что-нибудь трогательное. Детство, прошлое – неиз-
лечимо.

«Ты молодец, что приехал. И дети, видел же, как обрадовались. Ты как, все по-преж-
нему один? Африка, не забывай, а что судьбе надо противостоять, что ее надо выбирать, а
не плыть по течению, что счастье можно вылепить собственными руками… Мне кажется,
ты сдаешься. Если уже не сдался». Кладу себе еще одну кукурузную лепешку. Она пахнет
семечками и посыпана молотым кориандром.

– Клюква, ты знала, что счастье по-индонезийски – «сука»?

22