Page 4 - Так по-разному о любви

-3-

Мама, весьма востребованный стоматолог, циничная и не очень ласковая, как все истинные
медики, засыпая от усталости у моей постели, несла порой такую околесицу, которой в сказке не
могло быть по определению.

Папа целовал меня в лоб и со словами «чуть позже» передавал эстафету нашей «царственной»
бабушке, назначившей саму себя главой семьи за отсутствием других претендентов на этот
высокий пост.

Та в своё время училась в педагогической академии имени Крупской у самой Крупской, но в
основном реализовывала свой темперамент и многочисленные таланты на партийно-
административной работе. Бабуля вытаскивала после каждого сказочного эпизода очередной
(очень важный для меня в 3-4 года) принцип строителя коммунизма в своей же педагогической
редакции…

И кому было верить? В одной книжке, одна и та же сказка имела столько взаимоисключающих
вариантов…
Даже начав складывать из букв слова, а из слов предложения, я часто на радость взрослым
бойко читала тексты, не понимая смысла, уверенная, что и не может в этом действии быть
никакого смысла, ибо этот самый смысл не в словах, а между или над ними.

Во время праздников нас, детей, собравшихся вместе по воле взрослых, кормили вкусностями за
отдельным столом, что-то выдавали «сухим пайком» и выпроваживали в сад, чтобы начать своё
взрослое веселье. Причем в другие дни все твердили, что есть необходимо только за общим
столом, что этим культурный человек отличается от других… Взрослые громко смеялись и тихо
говорили, слушали какие-то магнитофонные записи, которые потом запирались в нижнем ящике
письменного стола… Они всем своим видом демонстрировали, что знают главные взрослые
тайны жизни и не собираются ими делиться с нами, детьми.

Мой отец (о, это был настоящий еврейский папа) ходил с нами в немыслимые походы, часто
читал вечерами наизусть целые поэмы, потрясающе рассказывал анекдоты. Невысокий,
плотный, с круглым упругим животиком, выдающимся носом, чувственными губами, пышной
шевелюрой (соль с перцем), буйной растительностью на теле, он на все насмешки о своей
внешности отвечал просто:

- Что вы понимаете в красоте? У меня рост Венеры Мелосской!

Папа работал в КБ, преподавал в институте сопромат, заведовал какой-то лабораторией,
растил аспирантов. Когда он умер от второго инфаркта в 48 лет, так и не успев защитить
докторскую диссертацию, пришла масса телеграмм, где отца называли большим ученым… Но
ученый-еврей в СССР – это анекдот с печальным концом (уж поверьте мне).

Мои дед и отец точно умели мыслить. Как-то сами научились или генетически получили этот
дар … Я не успела у них ни о чем спросить. Они меня так любили, а я была юна, глупа и
беспечна… Не успела…

У меня было очень долгое детство. Совершенно детское детство. Я имею в виду то
удивительное круглосуточное состояние, когда ты чувствуешь, как тебя любят, носят на руках,

зимой одевают полусонную под тёплым одеялом, дарят кукол, игры, велосипеды… Я отчетливо
помню детский сад, пионерские лагеря, где мне было ужасно плохо, потому что там всё должны
были делать все вместе и по расписанию. А мне даже в пении хором чудилось нечто
неестественное. У меня был отдельный голос, отдельные желания и аппетит по расписанию не
включался. Но пионерские лагеря, а, вернее, одинокие месяцы, проведенные вне дома среди чужих