Page 21 - "Двадцать дней без войны"

Глава третья

Глава третья

Лопатин привез корреспонденцию поздно вечером.
Редактор встретил его недовольно:
— Что-то ты завозился не по-газетному.
И сразу стал читать за своей конторкой написанное Лопатиным. Прочел до конца,
пошевелил губами, прикидывая, как ото влезет в макет номера, и, без колебаний
перекрестив красным карандашом полторы страницы, сказал:
— Поставим завтра четырехколонником.
Потом воткнул своим красным карандашом вопрос перед названием "Вторая зима".
— Считаешь, что хорошо назвал?
— Считаю, что хорошо.
— Не соответствует содержанию, — недовольно сказал редактор. — Обобщения-то
у тебя не получилось!
— Не получилось, — согласился Лопатин.
— Какая же это "Вторая зима"? — Редактор перечеркнул название "Вторая зима" и
поставил вместо него "В одном из полков". — Вот теперь — соответствует. Ожидал от тебя
большего. Но в общем, вышел из положения.
Слова "вышел из положения" значили, что редактор и сам понимает трудности,
которые стояли перед Лопатиным, но не хочет говорить с ним на эту тему, недоволен чем-
то еще, кроме корреспонденции. Чем именно недоволен, выяснилось ровно через минуту,
после того как он подписал и отправил материал в типографию.
— Как это понять? — спросил он, порывшись на столе и сунув Лопатину под нос
какую-то бумажку. — Сам не мог попросить? Решил на меня нажать? Так имей в виду: эта
бумажка для меня пустой звук!
— А я ничего не собираюсь просить, — сказал Лопатин. — И им
объяснил, чтоб не писали, — откажешь.
— А ты за меня не решай, откажу или не откажу. Если для дела надо — не откажу.
Только зачем в обход?
Он был не на шутку обижен, и Лопатину пришлось объяснить, как было дело с этой
бумагой из Комитета кинематографии. После возвращения из Сталинграда ему прислали
сценарий киноновеллы, написанный по одному из его сталинградских очерков. В сценарии
было много галиматьи. Тот, кто его сделал, не нюхал фронта, и Лопатин не подписался под
этим сочинением.
Тогда председатель комитета предложил, что попросит редактора об отпуске: пусть
Лопатин съездит на несколько дней в Ташкент и там, на месте, с режиссером исправит в
сценарии все, что нужно.
Лопатин отказался, сказал, что он завтра уезжает на фронт, а когда вернется, все, что
сможет, поправит в Москве.
— А они все-таки написали. У них горит с этим боевым киносборником. Так что ты
зря раскипятился.
— Ты знаешь, как я к тебе отношусь? «Только поэтому», —сказал редактор.
В его устах это было извинением — в той предельной форме, на которую он был
способен.
— А раз хорошо относишься, не будь подозрительным.
— А ты меня не учи.
— А я старше тебя, вот и учу.
В глазах редактора на секунду мелькнуло что-то, вдруг заставившее Лопатина
вспомнить, как в начале их знакомства на Халхин-Голе после какого-то препирательства
редактор поставил его по стойке "смирно". Потом, когда они подружились, он отрицал это

21