Page 25 - Лабиринт Ананаера

были! – господин фармацевтический разум восстановил всё то, чем
дышала я, что отправляла с приветом должной когда-нибудь

проявиться своей заброшенной и потерянной в гиперпространствах
душе.

Если бы я подтвердила, что добытая господином

вышеуказанная пыль и является действительным выводом,
квинтэссенцией диплома, в некотором смысле личной судьбой и
непреходящей болью, меня бы спросили: «Чему в таком случае все
эти годы вас учили на кафедре?».

– Вам повторить? – спросил он через время, когда я
несколько раз по-рыбьи приоткрыла рот, а собравшиеся приобрели
вид усталости и скуки от затянувшегося ожидания.

В ответ я качнула головой и, стараясь не шататься и не
выдавать своих эмоций, сошла по ступеням и вышла из зала.

Ещё минут пять я постояла, ни о чём не думая, около
двери. В аудитории или у меня в ушах шумело. Когда из неё
выглянула первая любопытная физиономия, я направилась к
выходу. Сколько островов нашего города мне довелось обойти в
состоянии того эмоционального замирания, в которое меня вогнал

господин Ниязов? Сколько кружек кофе и банок энергетиков я
осушила в бесславной надежде на бодрость мышления?.. А тот
низкий гроулинг… Вы бы его слышали!

Помню только одно. Над голубой мечетью, купол которой
напоминал голову Ниязова, растянутую на стене, и тщетную тщету,

пустые аредовы веки, с криком кружились чайки. Они мельтешили
белыми точками и повторяли, как попугаи: «достаточно условная
ценность отрицания».

«Году так в девяностом при ректоре Филатове, или нет, даже в
восьмидесятом при Олейникове, встречал уже подобное, –
утрированно скрипучим голосом копировал однокурсник слова

старейшего члена комиссии, который стал говорить, когда я вышла