Page 32 - книга убиты под Москвой

Повесть убиты под Москвой

— Lassen sie es doch, Herr Offizir. Um Gottes willen! [1]
Ни на каком суде, никому и никогда Алексей не посмел бы признаться в том
коротком и остро-пронзительном взрыве ярости и отвращения, которое он испытал
к курсанту, разгадав чем-то тайным в себе темный смысл фразы поверженного
немца.
— Стреляй скорей в него! Ну?! — стонуще крикнул он, и разом с глухим
захлебным выстрелом ему явственно послышался противный мягкий звук,
похожий на удар палкой по влажной земле.
Горело уже в разных концах села, и было светло как днем. Одуревшие от
страха немцы страшились каждого затемненного закоулка и бежали на свет
пожаров, как бегают зайцы на освещенную фарами роковую для себя дорогу. Они
словно никогда не знали или же напрочно забыли о неизъяснимом превосходстве
своих игрушечно-великолепных автоматов над русской "новейшей" винтовкой и,
судорожно прижимая их к животам, ошалело били куда попало. Эти чужие
пулеметно-автоматные очереди вселенской веской силой каждый раз давили
Алексея к земле, и ярой радостью — "Меня не убьют! Не убьют! " — хлестали его
тело рассыпчато-колкие и гремуче-тугие взрывы курсантских "лимонок" и
противотанковых гранат. Он все еще пытался командовать или хотя бы собрать
вокруг себя несколько человек, но его никто не слушал: взводы перемешались, все
что-то кричали, прыгали через плетни и изгороди, стреляли, падали и снова
вставали. Он тоже бежал, стрелял, падал и поднимался, и каждая секунда времени
разрасталась для него в огромный период, вслед за которым вот-вот должно
наступить что-то небывало страшное и таинственное, непосильное разуму
человека. Он уже не кричал, а выл, и единственное, чего хотел, — это видеть
капитана Рюмина, чтобы быть с ним рядом.
Ни тогда, ни позже Алексей не мог понять, почему сапог желтый, короткий,
с широким раструбом голенища стоял? Не лежал, не просто валялся, а стоял
посередине двора? Сахарно-бело и невинно-жутко из него высовывалась тонкая, с
округлой конечностью кость. Он не разглядывал это, а лишь скользнул по сапогу
краем глаз и понял все, кроме самого главного для него в ту минуту — почему
сапог стоит?!
Он побежал на улицу мимо амбара и длинного крытого грузовика, похожего
на автобус. Грузовик неохотно разгорался в клубах черного грузного дыма, и
оттуда, как из густых зарослей, навстречу Алексею выпрыгнул немец в
расстегнутом мундире. Наклонившись к земле, он оглядывался на улицу, когда
Алексей выстрелил. Немец ударился головой в живот Алексея, клекотно охнул, и
его автомат зарокотал где-то у них в ногах. Алексей ощутил, как его частыми и
несильными рывками потянуло книзу за полы шинели. Он приник к немцу,
обхватив его руками за узкие костлявые плечи. Он знал многие приемы
рукопашной борьбы, которым обучали его в училище, но ни об одном из них
сейчас не вспомнил. Перехваченный руками пистолет плашмя прилегал к спине
немца, и стрелять Алексей не мог — для этого нужно было разжать руки. Немец
тоже не стрелял больше и не пробовал освободиться. Он как-то доверчиво сник и
отяжелел и вдруг замычал и почти переломился в талии. Терпкий уксусный запах
рвоты волной ударил Алексею в лицо. Догадавшись, что немец смертельно ранен
им, Алексей разжал руки и отпрянул в сторону. Немец не упал, а как-то охоче
рухнул бесформенной серой кучкой, упрятав под себя ноги. Пятясь от него,
Алексей бессознательно откинул полу шинели, чтобы увидеть зачем-то свои ноги.
Пола шинели была тяжелой и мокрой. Что-то белесовато-розовое и жидкое

~ 32 ~