Page 35 - книга убиты под Москвой

стежками, припорошенными снегом, и на их обочинах в кустах орешника пугано
тетенькали синицы. Западная опушка показалась еще издали. Лес кончался тут
густым мелким осинником. За ним полого поднималось наизволок серое поле,
сливавшееся с серым небом…
… Такие сигареты можно было не курить — хорошо тлели сами, и дым от
них отдавал соломенным чадом, больно царапавшим горло, и есть после этого
хотелось еще больше. Но потому что сигареты были трофейные, в красивых ярко-
зеленых и малиновых пачках, никогда до этого не виданных, потому что рота не
лежала, а сидела в лесу в круглой обороне, курсанты курили их молчаливо,
изучающе-въедливо. Раненые, перевязанные и забинтованные индивидуальными
пакетами, лежали в середине круга. Они стонали, подлаживаясь тоном друг под
друга, — может, им легче так было, и уже через час их голоса стали для роты
привычной тишиной леса. Разведгруппы, посланные Рюминым к востоку и западу
от леса, возвратились разновременно. Гуляев, ходивший на запад, доложил, что с
бугра, километрах в двух отсюда виден красный купол водонапорной башни.
Наверное, совхоз. А может, станция какая-нибудь. Уточнить не удалось. Не идти
же туда днем! Командир третьего взвода лейтенант Рыжков с тремя курсантами
принес ведро с водой и четыре ковриги хлеба. Он сказал, что хаты, видневшиеся с
восточной опушки, называются Красными Двориками. Немцев там не было. Свои
прошли на Москву позавчера ночью. Рюмин достал карту и тонким кружком обвел
на ней зеленое пятно леса рядом с населенным пунктом Таксино, что в тридцати
семи километрах западнее Клина.
Такие же кружочки старательно потом вывели на своих картах и командиры
взводов.
День разгуливался — небо углублялось, а лес становился прозрачнее и
мельче. В одиннадцатом часу над ним неизвестно откуда неслышно появился
маленький черный самолет с узкими, косо обрубленными крыльями. Он не гудел, а
стрекотал, как косилка, и колеса под его квадратным фюзеляжем искалеченно
торчали в разные стороны. Он снизился к самым верхушкам деревьев и начал
елозить над лесом, заваливаясь с крыла на крыло, помеченные черно-желтыми
крестами.
Кто-то из невесело-раздумчивых русских солдат с первых же дней войны
назвал этот чужой самолет-разведчик "костылем", вложив в это слово презрение и
горькую обиду: его трудно было сбить. Он часто попадал в сосредоточенный огонь
нескольких зенитных батарей и, искореженный, почти бескрылый и бесхвостый, не
улетал, а утягивался, сволочь, туда, откуда появлялся, после чего наступало
жестокое лихо бомбежки. Курсанты впервые видели "костыль". Он трижды прошел
над ротой, и казалось, что этому летучему гробу достаточно одной бронебойно-
зажигательной пули, чтобы он рухнул. Но Рюмин трижды повторил команду не
стрелять: до вечерних сумерек было каких-нибудь пять часов — и желание
остаться незамеченными перерастало у него в уверенность, что разведчик не видит
роту.
— Вверх не смотреть! Не шевелиться! — застыв на месте, вполголоса
кричал Рюмин, и курсанты гнули к коленям головы, исподтишка косясь в небо, и
тоном Рюмина Гуляев попросил:
— Товарищ капитан! Разрешите мне бутылкой его… Залезу на сосну и
шарахну! Никто не услышит, товарищ капитан!
Рюмин внимательно посмотрел на Гуляева и ничего не сказал.

~ 35 ~