Page 41 - РАЗСКАЗЫ 1911 ГОД.

— Как, но позволь, однокож...
— Никоим образом им не говорить, что читают. Прямо отрывок

и шабаш.
— Какой-же это вечер памяти...

— Вечер, — ну да, концерт, литературный — все что хочешь...
Но не надо давать пищи...

— Ты говоришь, пиши?
— Именно, пищи. Ну, что такое, ты подумай, что муж жену
кинжалом в бок ткнул? Ну не всё-ли равно — Крейцерова это

соната или нет? Если она Крейцерова, то Крейцеровой и

останется, и нет никакой надобности ее называть. Ты
понимаешь мысль Анемподиста Анемподистовича? Он ничего
не запрещает, он всё позволяет, только он просит не называть

своим именем.
У Базильчика бились артерии на висках и он смутно сознавал,

что он существо живое. Тупоумно поводя взглядом, он словно
накушался обедов госпожи Нордман и стал созданием

травоядным, вопреки желанию Создателя, сотворившего его с
желудком животного всеядного.

— Своим именем... называть своим именем! — повторял он.
Весь обед пролежал он на диване и силился переварить
мысль: «все не называть своим именем!» Потом его жена и

вице-губернатор сели к фортепьяно и заиграли Крейцерову
сонату. Впрочем он стоял и водил смычком по плаксивым

струнам. Струны плакали и стонали. Скрипка была старая, ей
было лет полтораста. Она рыдала и вся почернела, как

древняя старушка. Базильчик удивлялся, почему этот глупый
инструмент мог возжечь ревность Позднышева, героя

«Сонаты» до того, что-бы он через корсет мог проткнуть бок
жены?
Вот они играют и останавливаются, а ему все равно и он

нисколько не ревнует, хотя женат всего восемь лет, и у него
только трое детей, и жена его зовет иногда «Васюканчик»,

иногда «Базильчик»...

***

38