Page 51 - Книга Двадцать дней без войны
P. 51
Глава восьмая
— Мне не нужно от тебя никакой квартиры, — порывисто сказала Ксения. — У
Евгения Алексеевича есть в Москве квартира.
Лопатин знал, что порыв ее искренний. Житейская расчетливость, а тем более
алчность не были ей свойственны. Но порыв этот — сейчас. И Евгений Алексеевич —
сейчас. А что будет с нею и с ее Евгением Алексеевичем, когда кончится война, никому на
свете, в том числе ей самой, неизвестно.
И, не желая ловить ее на слове, Лопатин промолчал.
— Ну хорошо. Не будем говорить о том, что после войны, — сказала Ксения. — Но
могу я весной пригласить сюда Нину, когда начнутся фрукты? Чтобы она тут пожила? Я
говорила с Евгением Алексеевичем, он согласен. Ты увидишь и поймешь, какой он
хороший человек.
— Вполне допускаю, что, он хороший человек. И что он согласен. Я не согласен.
— Почему? Я все обдумала.
— Все, кроме такой мелочи, что весной она еще будет учиться и ей нужно кончить
девятый класс.
— А летом?
— И летом не надо этого делать. У тебя свой дом, своя жизнь.
Зачем путать девке голову, приглашать ее в свидетели? Я не хочу этого.
— А если я напишу ей сама?
— Пиши. Думаю, что она не согласится, — сказал Лопатин с уверенностью в том,
что их дочь, похожая на него, а не на свою мать, поступит так, как поступил бы на ее месте
он сам.
— А ты не подумал, что у тебя тоже могут произойти перемены в жизни? —
спросила Ксения.
— Пока не предвижу. — Лопатин ответил, не вкладывая в эти слова никакого
второго смысла, но Ксения поняла их по-своему.
— Я так не хочу, чтобы ты на меня сердился, — сказала она. — Нехорошо это
говорить, но я, правда, очень счастлива.
— И отлично. И пойми наконец, что я вполне доволен своим нынешним
положением. Попробуй себе это представить.
— Ты говоришь неправду, — на глазах у нее выступили слезы. — Говоришь, чтобы
я не чувствовала себя виноватой.
Снова-здорово! Так он и знал — он ей уже не нужен, но ей все еще хочется, чтобы
она была нужна ему!
— Послушай, Ксюша, — сказал он, и она вздрогнула и напряглась — так давно не
слышала этого обращения. Он называл ее так не в минуты мужской нежности, а во время
все более редких вспышек того просто-напросто человеческого доброго чувства к ней,
которое она с годами истребила в нем почти без остатка. — Рассуди сама: ну зачем бы я
пришел к вам в дом, если бы продолжал хотеть тебя как женщину? — "Хотеть" было не его
слово, а ее, и он употребил это ее слово, чтобы она лучше поняла. — Для чего?
Чтобы понюхать в чужом доме — нельзя ли его разорить? Это было бы с моей
стороны просто-напросто подло! Но предположим, что человек слаб, хотя я не думаю этого
о себе. Но предположим, ты это думаешь! Зачем же приглашать сюда меня, который, по-
твоему, все еще неравнодушен к тебе? Если так — это вряд ли красиво с твоей стороны!
Она протестующе воздела руки.
"Ну как ты мог обо мне так подумать? " — говорил этот жест, хорошо знакомый и
превосходно отработанный, особенно в платье без рукавов.
— А раз не так, то больше и разговору об этом нет! — сказал Лопатин, так и не дав
ей сопроводить жест словами. — Теперь, когда мы все с тобой выяснили, обещаю, что весь
вечер буду хорошим.
51