Page 64 - Книга Двадцать дней без войны

Двадцать дней без войны

Глава десятая

— Ну, кто у них там был? — спросил открывший дверь Вячеслав Викторович. — Ты
долго засиделся.
И когда Лопатин ответил, что засиделся потому, что был долгий и интересный для
него разговор с Зинаидой Антоновной, невесело усмехнулся.
— Когда-то и у меня бывали с ней долгие разговоры. Когда ставила до войны
спектакль, для которого я писал ей интермедии в стихах. Умеет вымотать все кишки из
человека, покуда он ей интересен. А потом пройдет мимо него, задрав свой бушприт к небу,
словно никогда и не знала. Безмерно талантлива, но жестока.
И берет на себя право быть судьёй чужих поступков, не заботясь вникать в причины.
Когда-то была влюблена в меня по уши. Не по-женски, а как это говорят, по-человечески.
А теперь еле здоровается.
Лопатин молчал. Два человека в один и тот же вечер в двух разных домах одного и
того же города, на расстоянии сказали друг другу все, что они друг о друге думали. И ему
не хотелось быть третьим лишним в этом жестоком заочном споре.
— А Нику ты еще увидишь, — сказал Вячеслав Викторович. — Будет у меня на
Новом году.
— То-то она мне сказала на прощание, что мы еще встретимся.
— Будет, — повторил Вячеслав Викторович. — И ее увидишь, и того, кто при ней
состоит. Он тоже будет. Еще неделю назад бутылку коньяку и банку консервов принес, свой
пай.
— А что она из себя представляет, по-твоему? — спросил Лопатин, с удивившей его
самого силой неприязни подумав о неизвестном ему человеке, с которым она придет сюда
на Новый год.
— Представляет из себя женщину, которую трудно не заметить, что с тобой и
произошло, — сказал Вячеслав Викторович. — Достоинства — что самостоятельная;
кончала театральный институт, но хорошей актрисой не стала, а плохой не захотела быть.
Заведует в театре костюмерной. А кроме того, шьет и перешивает, говорят, хорошо,
— бабы к ней в очереди. Кормит этим себя, сына и мать. Сюда придет самостоятельно, свой
пай внесла за себя сама.
А недостатки? Терпит около себя дешевого человека. И боюсь, как бы не кончилось
тем, что стерпится — слюбится. Хотя, по-моему, сама уже поняла, что дешевый... А
впрочем, где их тут, у нас, возьмешь — дорогих? Дорогие — сам знаешь где! — горько, с
нотой самоуничижения добавил он и усмехнулся.
— А сын от кого? — спросил Лопатин.
— Надо думать, от бывшего мужа, но при мне не распространялась о нем. Вообще
не болтлива... Как твоя Ксения в своем новом быту?
— Довольна жизнью.
— Черт ее знает, — сказал Вячеслав Викторович. — Иногда годами думаем о
женщинах, что они не такие, какие нам были нужны, а потом вдруг возьмешь и подумаешь:
а может, мы не такие, какие им были нужны? Все-таки каждая не вышедшая жизнь — дело
обоюдное. Будь ты сам другой, могло бы и выйти!
— Не знаю. Меня на раскаяние не тянет.
— И присутствие нового мужа не зацепило?
— Не зацепило, — сказал Лопатин, которого зацепило совсем другое.
Когда эта молодая женщина смотрела на него там, за столом, своим странным,
словно издалека вернувшимся взглядом, ему показалось, что она одинока и свободна.
Оказывается, нет. И не одинока, и не свободна. И придет сюда послезавтра на Новый год с
каким-то "дешевым", как выражается Вячеслав, человеком. Не одна, а вдвоем.

64