Page 174 - Лабиринт Ананаера

допустили роковую ошибку. И ведь ты меня отговаривал! Ладно,
давай проветримся. Надо воздухом дышать, – обращался он то к

памяти об Ильюшине, то ко мне.

Хакер достал из шкафа балахон, в котором ходил в пору
нашего знакомства и который, кажется, больше являл собой стихию

воздуха, чем предмет одежды, сказал «и это ты помнишь, вижу»,
легко накинув его, надел тёмную клетчатую шляпу, не подходящую
к балахону, отчего стал ещё мрачнее и страшнее, и повел к
«голубятне», дорогой беседуя со мной на светский манер или так,
как он бы разговаривал с привлекательной для него молодой

особой, в свою очередь, находившей приятной и его наружность. И
хоть от него частенько давали в сторону пешеходы, я его давно уже
не воспринимала страшным.

«Вот, наконец, и моя голубятня», – сказал Ручей, отодвинув
лист шифера, который стоял на месте прежней калитки.

Он сделал галантный жест, пригласив на заросшую

одичалую тропинку, бегущую в сумрак парка. Сквозь старые ели
справа от нас цвел пруд. Слева виднелась ещё одна тропа. Время от
время попадались самодельные, сделанные из пакетов молока,

скворечники, или мусор, датируемый десятилетиями назад:
например, обёртки от бисквитов, бывших на пике популярности в
пору моего детства, а ныне сгинувших с прилавков, смятые
алюминиевые банки DR. Pepper или выцветший пакетик, в котором
живший в эпоху его производства легко узнает краситель «Юпи».

Всюду нам встречались признаки запустения.

Выйдя из гущи парка, мы увидели главный корпус
санатория советской постройки и несколько флигелей эпохи

империи, отведённых когда-то под Почту России, Сбербанк и
Администрацию, а теперь заброшенных с надписями красным
баллончиком «Воркута 2000» или «Это Чернобыль». Атмосфера

сталкерства и в то же время какого-то технократического
романтизма царила тут, несмотря на каменные гротески (рожи с
высунутым языком), дразнившие нас со стен старинных флигелей,