Page 400 - Наше дело правое

народе, что не помогло это — встает Дракула из своей могилы по ночам,

ходит по окрестным селам и пьет кровь человечью. Посему крестьяне из
той местности с заходом солнца не выходят из своих домов, крепко-
накрепко запирают двери и развешивают чеснок над проемом, дабы не
тревожил их Дракула в час полуночный.
Закончил отец Николай свое повествование, ан тут и вечер наступил.
Жалко было смотреть на Ратко — весь он осунулся, налились щеки
болезненным румянцем, а глаза блестели, как в лихорадке. Осенил отец
Николай его крестным знамением и отправил восвояси.
Глубокой ночью разбудили отца Николая встревоженные монахи.
Поведали они, что Ратко тяжко болен — стоны его услышал брат из
соседней кельи. И поспешил отец Николай к своему ученику. Тот лежал
весь в горячке и бредил. То поминал он чешую дракона, то волков с
железными зубами, а то и вовсе пел песню о том, какой красивый садик
вырастила молодка под окошком, а в садике том… Но сел вдруг Ратко на
постели, схватил отца Николая за руку, глянул ему в глаза и прошептал:
— Он ведь приходил за мной, господарь Влад. Приходил. И снова

придет. Он так сказал.
Промолвил это Ратко и вновь впал в беспамятство. Опечалился отец
Николай. Застыдил он себя за то, что поведал отроку вещи, кои знать ему
не положено. Посему не отходил он от него всю ночь и весь следующий
день: обтирал водой, смешанной со скисшим вином, поил отварами из
лечебных трав, читал молитвы. И в ночь следующего дня остался отец
Николай в келье Ратко, ибо не мог оставить того одного в его болезни. И
когда за полночь молился истово за здравие болящего, услышал вдруг, как
кто-то скребется в окно. Оглянулся — и в неверном свете узрел за стеклом
руку. Дивной была рука сия — с длинными острыми ногтями, пальцы
унизаны золотыми перстнями с каменьями драгоценными. Снова
заскреблись ногти в стекло. Осенил себя отец Николай крестным
знамением:

— Изыди, нечистый!
Замерла рука, перестала скрестись, и защемило сердце у монаха.
Выскочил он из кельи и побежал наружу глянуть, что ж это за гость
пожаловал к ним так поздно. Выбежал, смотрит — ан темень вокруг, только
Млечный Путь ярко сияет над головой да цикады поют. Походил отец
Николай под окнами кельи, побродил — никого не нашел там, ничьих
следов, и вернулся обратно, бормоча под нос: «Святое место Хиландар.
Стоит он на горе Афон. Нет сюда ходу тем, кто черен душой. Нет сюда ходу
ни душегубу, ни отступнику, ни духу адскому. Аминь!» Вернулся отец