Page 18 - ПАМЯТЬ ПЛОТИ_Neat

человеческую как таковую, не будили никаких воспоминаний, кроме одного, вряд ли
имеющего к ним отношение, тревожившего Илью не в первый раз.

*
В то утро, открыв глаза, он обнаружил над собой звездное небо. В небе, покры-
тым легкой дымкой рассеянных облаков, мутнела луна желтым пластилиновым шари-
ком. Она была слегка приплюснута с одного бока, словно зашвырнули ее туда с земли,
и она зависла, приклеившись этим самым деформированным боком к грязноватой сини
купола в редких подмигивающих звездах.

Фонарики, подумал он, это фонарики, на которые надо идти. Где свет, там люди.
Ему надо к ним. Собственно, это была единственная мысль, которая обнаруживалась.
Надо идти к людям. Надо, а он тут разлегся, теряет время. Рассвет близится, следует
поспешить. Он был уверен в том, что надо поторопиться. И поднялся на ноги, легко
поднялся. И пошел на свет.
А потом полетел. Головой вперед, сумкой по голове. Это он после узнал, что за
его плечами сумка, которая въехала ему промеж ушей, как только он приземлился.
Склон оказался невысоким, метров пятнадцать, угол под сорок пять градусов.
Он скатился с него, отдышался, помотал головой и огляделся по сторонам. Звез-
ды больше не манили его, луна не звала. Он снова попытался собраться с мыслями, но
их по-прежнему не было. Неужели он вчера так надрался, что напрочь отшибло па-
мять? Где он сейчас и зачем, что за место и каким ветром сюда его занесло?

Похоже, он слетел с железнодорожной насыпи. Хорошо еще щебня пожалели,
когда строили, не то быть ему битым, как бомжу с разборки. Железная дорога - это зна-
чит, он куда-то ехал. И что, не доехал? А куда не доехал? И на кой ляд ему вообще ку-
да-то мчаться, у него что, дома нет? Нет, домой нельзя, почувствовал он, вот домой-то
как раз и нельзя, потому и железная дорога. Он ощутил это остро, испытав подлинный
ужас от этого «нельзя», и понял, что дом для него отныне – болевая точка, запретная зо-
на. Но неужели до того запретная, что нельзя вспомнить, где она, эта зона, находит- ся?
Нет, ничего не получалось.
Не мог вспомнить, откуда он, где жил и работал, чем занимался, была ли у него
семья. Не помнил, сколько ему лет, кто он и откуда. Чушь какая-то. Он сжал до боли
глаза и почувствовал, как покрывается холодным потом.
Можно, конечно, напиться до полусмерти и забыть, что ты вытворял минувшим
днем, но чтобы так, без проблеска… Он сидел на земле, под железнодорожной насы-
пью, обхватив двумя руками спортивную сумку, на которую положил голову. На нем
были джинсовка, легкие брюки и кроссовки, которые он тоже не узнавал. Но самое
страшное было в том, что он не представлял себе, как выглядит.

Стояло лето, это не вызывало сомнений. Тепло, распустившиеся деревья и трава
вокруг, влажная от росы. Скоро рассвет… Он сунул руку в боковой карман куртки, до-
стал оттуда какие-то бумаги, тупо взглянул на них. Темно, не разобрать. Однако, это вы-
ход, первая трезвая мысль, за нее следовало уцепиться. До рассвета он должен что-то
предпринять, попытаться прийти в себя. У него еще есть шансы не сойти с ума. Бумаги
могут стать его спасением. Бумаги, а еще сумка, в которой вполне может находиться
что-то, способное если не прояснить ситуацию, то хотя бы подтолкнуть застывшую па-
мять, стронуть ее с мертвой точки. Он встал на ноги, не ощутив дрожи в коленях, раз-
вернулся лицом к насыпи и решительно полез вверх, к железнодорожным путям. Силы
у него были.