Page 43 - На колени не встану

А вот что он пишет спустя год: «Каков же баланс мой
хя этого года? Кредит — выучил английский язык, про¬
чел 35 тыс. страниц различных книг; дебет — продолжаю
сидеть в тюрьме, а какое будет сальдо — вы увидите уже
саМЙ_вам там виднее...» Тюрьма стала для М. Н. Рю¬
тина своеобразным университетом, хотя распорядок дня
был больше рассчитан на оболванивание. Тюремную
жизнь скрашивали лишь прогулки, во время которых
заключенные обменивались новостями, играли в волей¬
бол, занимались физическим трудом. Неусыпное наблю¬
дение за каждым продолжалось и здесь: регулярно прово¬
дились обыски, в камеры подсаживались провокаторы,
систематически приезжали представители прокуратуры
и СПО ОГПУ, иод особым контролем находились пере¬
писка заключенных и возможные каналы связи с домом.
Это была одна из самых страшных режимных тюрем.
Любое проявление непокорства строго наказывалось пе¬
реводом в специальный корпус Суздальского политизо¬
лятора. Вот что писали современники:
«Заключенного... помещали в камеру-одиночку, где
нет ничего, кроме голых нар. Прогулок никаких, оправка
один раз в день. В окне вместо стекол деревянный щит.
Зимой стоит холод, весной и летом сырость. У заключен¬
ного отнимаются его белье и одежда и выдаются халат
и ватные брюки, грязное, рваное тряпье большого раз¬
мера, чтобы морально сломить заключенного. У камер
постоянно дежурят часовые, в обязанности которых вхо¬
дит не давать заключенному спать или лежачъ в дневное
время. Нет книг, газет, переписки, свиданий, медицинс¬
кой помощи практически никакой. Практикуются посто¬
янные ночные допросы и передопросы, которые продол¬
жаются до утра» *.
Но до осени 1936 года общий режим содержания
был сносным. Заключенные имели право выписывать
и читать газеты и журналы, получать книги из тюремной
библиотеки.
Поэтому Рютин все время упорно занимался: «Опять
Много читаю на русском, английском, на немецком. На
Немецком наслаждаюсь стихотворениями Гете, на анг¬
лийском читаю Локка, а на русском все еще по самые
УШи ушел в историю», В последнем «юбилейном» письме
°т 12 февраля 1936 года Мартемьян Никитич писал: «Так,
завтра мне 46 лет! Последние дни, естественно, особенно

* Социалистический вестник. 1932. № 16.
41