Page 20 - Лабиринт Ананаер

водорослей нори и ореха макадамия в этом месте, видимо, был
запрещён. Ибо человек, помимо продуктов здорового питания,

покупал здесь самоидентичность. Он как бы следовал
предсмертной воле поэта и преисполнялся от этого действа
национальной гордости.

Каждый длинный пустынный ряд рынка венчался аркой
тумана (эффект арок создавали пластиковые козырьки,
установленные над рядами), что придавало ему какую-то
провиденциальную торжественность. «Здесь можно съесть то, что
ты есть», то есть познать собственное бытие и наплевать на

лабиринт, утверждающий, что ты тень от тени, мелкий
компьютерный моллюск.

«Я Вас любил: любовь ещё, быть может, в душе моей угасла

не совсем. Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу
печалить вас ничем», – вспомнила я, глядя на арки тумана и замечая
с сожалением, что строфы постигла участь Джоконды с лицом

жабы. От постоянной эксплуатации, превращения стиха в брэнд, а
брэнда в национальную гордость, он задохнулся, как рыба в пакете,
и пах теперь масс-маркетом. Что ж. Я прочла «Друг Дельвиг, мой
парнасский брат» и позвонила Клинковой.

Юля, конечно, сначала отказалась угощать преподавателя.
Тоже, как и вы, смеялась. Не буду утомлять долгим рассказом о том,
как мы подкармливали Мелюхина, скажу коротко – гипертекст не
соврал. Суперфудом завалены прилавки, однако простая

качественная еда в мегаполисе – на вес золота. Вскоре Мелюхин
стал снисходительнее к Юле, и я попросила её подойти к
Кристальному.

Так, спустя пару месяцев я защищала диплом. Написанный
Клинковой, он, воистину, явился её эпистолярным портретом:
строгий, краткий (но не меньше допустимого), старомодный,

исключительно мечтательный и конформистский. Этот труд
провозглашал, что информационная безопасность есть, а вечно
молодой вождь бессмертен. Весь его доказательный фундамент