Page 129 - Лабиринт Ананаера

вынужден был не просто стать сопричастным внутреннему миру
другого, но ковыряться в нём, как в земляной куче.

– Пообещай мне отомстить этому дьяволу! – выдавила Нина
Михайловна.

Алёша опустил глаза.

– Нет, я вам много раз говорил, нет, – повторил он, присаживаясь на
табурет, потому что стоять было тесно и мучительно, потому что
хотелось хотя бы малейшей смены.

– О! Почему?! Почему нет? – простонала женщина. – Тогда зачем
ты пришёл? Не хочу тебя видеть! Встань! – сквозь слезы, горечь
которых её заведомо извиняла, повысила голос она.

Алёша послушно встал. Лицо его как будто застыло в
маске, за которой чувствовалось, точно треск, колоссальное
напряжение.

– Я думала, ты расскажешь мне о том, как ты ему отомстил! Этому
исчадию! – в голосе этой истощённой замученной женщины
послышалась поразительная, идущая вразрез со всем обликом и

местной обстановкой, претензия. Глаза её засверкали от
проснувшейся ненависти, фигура её, в сущности, невероятно
жалкая, выпрямилась с таким чувством, будто она вопила: «Трус!

трус! трус! Если бы я могла, я бы сама это сделала!».

И в этой стойке, преображённая силой своей ненависти, эта
субтильная женщина сверлила взглядом Алёшу несколько

мгновений и затем с презрением махнула рукой:

– Марго! – неожиданно вся она развернулась ко мне. –
Пусть идёт! Он хочет навестить Марусю! Он её любил! Нет, Алёша,

ты её не любил! – и она снова повернулась к Алёше, который, не
обернувшись, прошёл в комнату.

Несмотря на лихорадочную речь Нины Михайловны

«Пусть! Пусть! Не любил он её!» – я различала нежный и
одновременно леденящий душу шёпот Алёши: «Ну, привет, милая,