Page 53 - Лабиринт Ананаера

как правило, скандальную и помпезную, но в моих глазах –
романтическую.

Делала ли я попытки его вернуть? Только хилые. И,
предпринимая что-то, я, кажется, больше желала фиаско и дров в
эту тайную топку. Мне не нужен был мгновенный успех. Я хотела и

не хотела себя дразнить пустой надеждой. Ладно. Допустим. Но что
дальше? Лабиринт всё равно нас обдурит. В нём же всё – ложь. В
нём же любовь – это средство маркетинга. И ладно перенести взлёт
и падение. Но упасть в лабиринте – значит, сгинуть навсегда. А я
держалась за своё жалкое лабиринтное существование, так как

другого не знала.

Но был тут и ещё скрытый пещерный ветерок,
противоречащий мне самой. Я, как говорила, настаивалась в

чувстве. Я искала не счастья (псевдосчастье в лабиринте всюду), я
желала чувства. Чувства, которое могло бы вывести меня в
«натуральную жизнь». Still life. Словно в вертепе, в осушенном

колодце я всё-таки запасла сладчайшую крупинку любви, и, дабы
всё состоялось, мне нужно было хранить эту толику как зеницу ока,
лелеять её и пестовать, но так скрытно и загадочно, точно я сама и
представления не имела о том великом и малом, что хранится в
глубинах и растёт, и, пусть меня пытают железом, не имела к этому

ни малейшего отношения. Поэтому (из этого душевного парадокса)
я слонялась по местам былых встреч (ну вот и созналась),
ощупывала баночки «Пфайер», пробовала не нужные мне таблетки

на язык и с полуразумным романтизмом, будучи босиком, под утро
доковыляла до копера 318, который в моих глазах выглядел
торжественно, как евхаристия, причастившая меня великому
таинству – увлечению Андрея, помогшему ему некогда «избавиться
от дерьма и скинуть стресс».

Передо мной был тот самый ландшафт, виденный в осе с
Ручьём на улице липовой, впереди возвышался тот копер с ржаво-
синей эстакадкой, неподалеку табличка с почти истёртыми

цифрами «318». Я только кивнула охраннику и продолжила
соображать дальше. Не сон ли это? не опьянение? Получается,