Page 59 - Лабиринт Ананаера

поделился он рецептом и пригласил пить кофе с бэбипопсами.

Кухня его представляла собой обычную лабиринтную кухню,

которая невероятно далеко откатилась от яблони своих предков и
походила ныне на гибрида кухни-кафе: она была маленькая,
кислотно-яркая, глянцево-пластиковая. На столе лежали в

квадратных салатово-жёлтых блюдах кейки, попсы и фрукты, стены
украшала плиточка с аппетитными изображениями современных
культовых лакомств: чизкейка, каппучино, роллов и руколы. Так,
вероятно, глобализация праздновала своё воцарение в нашем
животе.

Сбивало с толку не то, что эту кухню уже невозможно было
назвать кухней в привычном понимании (к чему мы давно
привыкли), а то, как выглядел в ней Ручей. Во-первых, он казался

сантиметров на тридцать ниже и толще. Во-вторых, приземлённее и
женственнее. Стоя на фоне кухни, кастрюль, горшка с травой, банок
того ядрёного салатово-жёлтого цвета, который часто называют

«ультрафреш» и который мог бы символизировать «взрыв
гиперэмоций», на фоне бэбипопсов и других памятников нашей
шутовской гастрономии, Ручей резко феминизировался. Он нёс
всякую чепуху, хихикал, скабрезничал, пытался угостить меня
вяленым крокодилом, привезённым из Тайланда. Когда мне стало

совсем неуютно, и я решила, что кухонька (этот салатовый
бестиарий) используется для варева какой-нибудь веселящей
наркоты, он предложил перейти в гостиную.

Гостиная, равно как и вся остальная квартира, жила в другом
измерении и совсем не походила на отремонтированную кухню. И,
надо признать, тут дышалось легче. Комната была мрачной, с

вышедшими несколько десятилетий из моды обоями. Однако
благодаря добротности мебели и узнаваемости вещей (например,
тут стоял индийский слон времён первого экспорта в СССР,
отечественный с шерстяной обивкой диван-книжка,
фигурировавший не раз в моём прошлом в квартирах друзей и

бабушек, висели часы Ситизен) здесь было действительно приятно
находиться. Ручей тем временем вытянулся вверх, истончился и