Page 57 - Книга Двадцать дней без войны

Глава девятая

— А теперь будем знакомиться с вами, Василий Николаевич, — снова входя в
комнату, сказала высокая женщина таким громким голосом, после которого в комнате сразу
наступила тишина. — Я напудрила свой нос и считаю, что достаточно хороша для первого
знакомства.
— Здравствуйте, Зинаида Антоновна, — целуя ее большую, покрасневшую от
мороза руку, сказал Лопатин. — Давно хотел и даже два раза надеялся с вами
познакомиться, но не вышло.
— Только не врите, пожалуйста. Терпеть не могу, когда про меня врут, что я
кусаюсь, брыкаюсь и вообще ведьма. Если бы хотели, познакомились бы. Я добрая и
тщеславная ведьма и никогда не кусаю тех, кому действительно нравлюсь. — Она первая
расхохоталась собственным словам громким мужским смехом и отказалась от
предложенной Лопатиным папиросы. — Не курю, хотя, наверно бы, мне это пошло.
Особенно трубка. — Она снова хохотнула и бесцеремонно, с ног до головы оглядела
Лопатина. — После ваших корреспонденции с фронта считала, что вы геройский брюнет с
усами. А вы нормальный интеллигент из дореволюционных студентов, похожий на моего
мужа. Сколько вам лет?
— Сорок шесть.
— Столько же, сколько ему. И он тоже на фронте, начальником медсанбата. Врет
мне в письмах, что это совершенно неопасно. Врет, да?
— Иногда врет, — сказал Лопатин.
— Это хорошо, что вы не соврали, — сказала она. — Старшим не надо врать, а я
старше вас, мне пятьдесят три.
Она выглядела моложе, но что-то в ее пронзительно-умном лице с горбатым
мужским носом и копной седых волос мешало сказать ей, что она выглядит моложе своих
лет. Это было одно из тех лиц, которым придает обаяние старость, а не молодость.
— Я в первый раз видел вас на сцене давно, еще до революции, в "Макбете", —
сказал Лопатин.
Она довольно хмыкнула:
— С галерки?
— С галерки.
— В этом слове есть какая-то театральная тайна, что-то неотразимо привлекательное
для нас, артистов. Почему-то хочется, чтобы тебя до старости помнили именно те, кто в
молодости толокся на галерке. Воспоминания об артисте, увиденном с галерки, чем-то
похожи на любимую вещь, купленную когда-то на толкучке. Логика отсутствует, но
похоже.
— Зинаида Антоновна теперь наш худрук, — сказал новый муж Ксении.
— Но они скоро выгонят меня обратно в актрисы, — снова хмыкнула она. — Потому
что я твержу им, что театр — это храм, и не позволяю ходить по сцене в валенках. Даже на
черновых репетициях.
То, что она теперь худрук, пожалуй, было единственным, чего не знал о ней Лопатин.
Все остальное знал. И если бы не был занят мыслями о том, как выглядит новый муж
Ксении, конечно, как она только заглянула в дверь, сразу узнал бы в ней ту одинаково
ошеломлявшую остротой своей игры и в трагедиях и в фарсах актрису, которую многие в
Москве считали то слишком резкой, то слишком эксцентричной, но которая на самом деле
была просто-напросто великой. И оставалась великой актрисой, даже когда проваливалась.
А это с ней тоже бывало.
Вот и сейчас она пришла в этот чужой Лопатину дом, в эту чужую комнату, и в доме,
и в комнате все сразу стало каким-то другим. Что-то до этого забытое вдруг стало самым
важным.

57