Page 130 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992
P. 130

ное,  сладострастие  воображения.  Я  теперь  предавался  ему  и  всем  тем
      чувствам,  которые  оно  вызвало,  особенно  неистово,  и  оно  было  по-
      истине чудодейственно.  Если  я  читал:  «Н а брань  летит  певец  младой»,
      или  «Шуми,  шуми  с  крутой  вершины,  не  умолкай,  поток  седой»,  или
      «Среди  зеленых  волн,  лобзающих  Тавриду,  на  утренней  заре  я  видел
      Нереиду»,  —   я  так  видел  и  чувствовал  этого  певца,  и  этот  поток,  и
      зеленые  волны,  и  морское  утро,  и  нагую  Нереиду,  что  мне  хотелось
      петь,  кричать,  смеяться,  плакать. . . »   («Жизнь  Арсеньева»).

          А  вот как,  уж е в  позднейшие годы,  он работает в дерев­
      не в предаерии весны:
          «Деревенская  усадьба,  начало  марта,  первые  недели  Великого
      ггоста.  Дни  темные,  однообразные.  Но  они  точно  долгий,  спокойный
      канун  праздника.  Я  живу  затворником,  за  работой  с  утра  до  вечера.
      Но  я  работаю  легко,  споро-,  с  той  редкой  остротой  душевного  зрения,
      которое  дает  такое  непередаваемое  счастье.  —   «Се  тебе,  душе  моя,
      вверяет  Владыка  талант:  со  страхом  цриими  дар».  Нынче  я  опять  не
      заметил,  как  прошел  мой  день.  Но  вот  бьет  шесть,  темнеет,  синеет  за
      окнами.  Усталый,  умиротворенный,  я  кладу  перо,  мысленно  благодаря
      Бота  за  силы,  за  труд,  одеваюсь  и  выхожу  на  крыльцо.  Сумерки,
      тишина,  сладкий  мартовский  воздух ...  Я  иду  по  деревне,  додумываю
      свои  думы,  укрепляю  свои  тайные  вымыслы,  но  все  вижу,  все  заме­
      чаю  и  чувствую  —   всему  теперь  открыто  мое  сердце,  мои  глаза,  мои
      уш и ...  В  темноте возвращаюсь  домой  и  провожу  вечер  за  книгой,  в
      мире  несуществующем,  но  столь  нераздельном  со  всем,  чем  втайне
      живет  моя  душа.  Засыпаю  с  мыслью  о  радостях  завтрашнего  дня  —
      о  радостях  своих  вымыслов.  Ей,  Господи,  не  даждь  ми  духа  празд­
      ности,  уныния.  Больше  мне  ничего  не  надо.  Все  есть  у  меня,  все  в
      мире —  мое108)».
          Но  особенно  мощно,  стихийно-мощно,  —   как  мы  знаем
      и  уж е  отчасти  видели  —   развивается  в  деревне,  на  фоне
      природной  деревенской  жизни,  творчество  Толстого.  Как
      часто он испытывал здесь и муки творчества и радость твор­
      чества,  и  муки  мысли.  Творческий  период  подготовляется
      постепенно  —   напряженной  внутренней  работой;  тяжелой,
      томительной,  захватывающей всю  энергию,  работой обдумы­
      вания,  примеривания,  искания.  Так,  1-го  ноября  1864  года  он
      пишет Фету:
          «Я  тоскую  и  ничего  не  пишу,  а  работаю  мучительно.  Вы  не  мо­
      жете  себе  представить,  как  мне  трудна  эта  предварительная  работа

                                                          127
   125   126   127   128   129   130   131   132   133   134   135