Page 213 - Наше дело правое
P. 213

вылезаешь, грязь с себя не смыв.

                     Так думал предзимним днем родовитый тверенский боярин Анексим
               Всеславич  Обольянинов,  возвращаясь  из  постылых  гостей.  Не  один
               возвращался,  не  сам-друг  —  и  отроки  с  господином  ехали,  и  служки,  и
               прочий люд. И сам бы обошелся без них боярин, воин бывалый — везде
               обошелся  б,  да  только  не  в  Залесске.  Вот  уж  где  не  токмо  по  одежке
               встречают-провожают, но и исподнее последнего конюха за глаза обсудят
               —  достоин  ли  холоп  хозяина?  И  слово-то  какое  нашли  мерзкое,  у  лехов
               позаимствовали…
                     Был Анексим Всеславич не стар и не молод — тридцать пять минуло,
               сорок еще не подкатило. Телом сух, жилист, худощав. Отроки его любили
               хвастать, что, мол, второго такого мечника в Тверени еще не случалось, но
               боярин  только  отмахивался  с  досадой.  Дескать,  честным  железом  от
               гадюки  болотной  да  от  псов  степных  не  оборонишься.  Умение  железом
               размахивать, когда один на один, — славно, хорошо, достойно, да только
               один-то враг по нынешним временам не ходит…
                     Некогда, правда, звались предки Анексима Всеславича не боярами, а

               князьями,  князьями  Обольянинскими  —  до  той  поры,  пока  не  пришла
               Орда.
                     …Маленький городок на самом краю Леса и Степи, где и княжий-то
               терем  немногим  краше  обычной  избы.  Казалось,  ну  чего  брать  там
               насосавшимся  роскской  крови  упырям,  уползавшим  мимо  в  свои  степи?
               Воины при полоне, при добыче — зачем лезть хоть и не на высокие, а все ж
               стены, где и стрелу поймать можно?
                     Ан пришлось. Потому что в тихий Обольянин, оставшийся в стороне
               от  первого,  самого  страшного  удара,  что  смел  с  лица  земли  Резанск,
               Смолень,  Святославль,  —  свезли  уцелевшее  зерно  со  всей  округи,  и  не
               только  своего  княжества.  И  вот  именно  за  ним,  за  хлебом,  остервенело
               лезла на стены оголодавшая Орда — вырванные с мясом из ушей девичьи
               сережки да снятые с мертвых узорчатые пояса глодать не станешь.

                     Не одну, не две, не три даже — восемь седьмиц продержался городок.
               Многажды подступали под стены сладкоречивые бирючи, несли слово хана
               —  «покориться  —  и  никому  никакого  вреда!»  —  да  только  за  стенами
               хватало  тех,  кому  посчастливилось  вырваться  из  горящих  градов,  где
               князья-бояре по первости верили ордынским посулам…
                     Обольянин  не  сдался.  Славно  взял  ордынских  жизней,  щедро  полил
               свои  валы  поганой  кровью,  но  в  конце  концов  тараны  пробили  бреши,  в
               них  ринулись  визжащие,  размахивающие  саблями  узкоглазые  воины  в
               войлочных шапках — и не стало города.
   208   209   210   211   212   213   214   215   216   217   218