Page 482 - Наше дело правое

Перевожу прицел на группу тех, кто воспротивился толпе. Всего —

человек пятьдесят, не считая раненых и детей, жмущихся к родителям.
Стоят кольцом. Но на них уже никто не зарится. Мародеры предпочитают
брать там, где безопаснее. А эти люди — им не по зубам.
Снова прицел на толпу. Замечаю в общей суете несколько человек в
форме — смотри-ка, быстро же для некоторых все поменялось. Вместе со
всеми рвутся к спасению. Только экипировка и подготовка — лучше.
Поэтому оставляют за собой трупы. Мне пара-тройка патронов погоды не
сделают. Неторопливо выцеливаю их головы. Одну за другой. И Бог мне
судья.
Кончается обойма. Перезаряжаю. Осталось два магазина. Стреляю.
И нет во мне жалости. Нет в ней никакого смысла. Ведь милосердие —
удел победителя.
Последняя обойма. Надо экономить патроны, и я больше не стреляю.
Просто смотрю. Запоминаю. Как будто потом собираюсь написать книгу.
Которую никогда не напишу.
Как ни странно, солдаты группами начинают потихоньку пробираться

именно к кучке повстанцев — так я их про себя назвал, тех, кто восстал
против толпы и остался человеком. А может, как раз все понятно: должны
объединиться две силы — физическая и духовная. И вот уже один из
цивильных начинает отдавать приказы людям в форме. Может быть —
бывший солдат. Может быть — будущий. И ему подчиняются. И возникает
новая стена из стеклянных щитов. На этот раз — вокруг раненых и
повстанцев.
Солдат к повстанцам прибилось, как ни смешно, в несколько раз
больше, чем самих повстанцев. Теперь здесь единственная сила — они.
Интересно, они только сейчас поняли, что никто их эвакуировать не
собирается, как было обещано?
От самых достойных жителей города, достойных настолько, что их
должны были эвакуировать вместо других, имеющих на это право,

остались лишь ошметки. От тех, кто не влился в толпу. Нет больше
коридора, который держал им проход к поезду. Ни живого, ни мертвого…
А толпа вгрызается в поезд. Она не понимает, что эвакуация не спасет.
Только отсрочит неизбежное. Бежать — некуда.
Наша армия — рассеяна и дезорганизована. Правительство запросило
капитуляции, и правительству ответили пятитонной бомбой-бурилкой,
похоронив его вместе с верховным главнокомандующим в подземном
бункере. Столицу эвакуировали, как сумели, да всех, конечно, не успели,
бросив на произвол судьбы больше десяти миллионов людей, которым