Page 272 - Наше дело правое
P. 272

Нашествие, говоришь ты? — А я говорю, пусть идут. Пусть приходят! Если

               соберутся  вместе  твои  залессцы,  мои  твереничи,  святославцы,  резаничи,
               невоградцы,  плесковичи,  вележане  —  большую  рать  выставим.  И  не  за
               стенами  градов  отсиживаться  надо,  а  бить  Орду  в  поле.  Хватает  у  нас  и
               пеших воинов, и конных. Да и Орда уже не та, что при Саннае. Вон, темник
               Шурджэ  привел  в  Тверень,  говорят,  лучших  из  лучших.  И  где  они?  —
               полегли все как один, кроме лишь тех, кто оружие сам бросил. Вот об этом
               я  и  буду  речь  перед  князьями  держать.  Хочешь  с  нами  быть,  Гаврила
               Богумилович? Становись, рады будем, плечом к плечу сразимся. Полки у
               Залесска немалые, да и наемные дружины ты привечаешь, то всякий знает.
                     — Погубишь Роскию, — хрипло прошептал Болотич.
                     — Скорее уж она сама сгниет под ордынской тяготой, да еще если во
               всем хану уступать, как в Залесске принято, — отрезал тверенич. — Мы —
               князья, мы правим; но в Тверени вече не забыло, как собираться, чего, не в
               обиду тебе будь сказано, давно уж в твоем граде нету.
                     Спорщики перевели дух. Болотич умолк, без конца утираясь богатою
               княжеской шапкой.

                     Гладко  говорил  Гаврила  Богумилович,  подумалось  Обольянинову.
               Медовые  речи  вел,  заранее  затверженные,  заранее  писанны.  И  потому,
               наверное,  получалось  это  вроде  б  даже  убедительнее,  чем  горячие  слова
               князя Арсения.
                     Залессец первым нарушил молчание.
                     —  Что  ж,  брат  Арсений  Юрьевич,  не  убедил  я  тебя.  Будем  теперь  с
               князьями  говорить,  да  только,  помяни  мое  слово,  со  мной  кровь  Дирова
               согласится, не с тобою. Все привыкли за спины других прятаться, а сейчас
               — чего им на рожон-то лезть? Бедокурила Тверень, Залесск в Орду поедет,
               тверенские грехи замаливать, а им и хорошо. Полки в поле вести, с Юртаем
               оружно  спорить?  Господа  побойся,  княже,  не  на  небе  живешь,  не  под
               Святой Дланью. А ну как приговорит съезд тебе самому в Орду ехать, ответ
               держать?  Немало  ведь  тех,  кто  на  твои  земли  позарится,  коль…  сам

               понимаешь, если что в Юртае случится.
                     —  Все-то  ты,  княже,  поганое  в  других  видишь,  —  не  выдержал
               тверенич. — Всякое в Роскии случалось, то правда. И брат на брата ходил,
               и  на  соседей  набегали,  боками  толкались.  Да  только  всегда  и  во  всем
               поступать,  худшее  лишь  полагая,  —  сам  других  к  этому  подтолкнешь.
               Изнемогла земля, все гребет к себе Юртай, и кабы только серебро! Души
               поганит, вот чего ты понять не хочешь.
                     — Не не хочу, — покачал головой Болотич. — Не могу. Про души одна
               лишь  Длань  Вседержащая  ведает.  А  мне  надо,  чтобы  набегов  не  было,
   267   268   269   270   271   272   273   274   275   276   277