Page 56 - "Двадцать дней без войны"
P. 56

Двадцать дней без войны

                  как будто смотрела на вас и желала вам зла. Я совсем не желала вам зла. Но все равно —
                  вот именно так нелепо и думала, как говорю вам. А потом оказалось, что это вы и ничего
                  особенно хорошего вас не ждет. Просто у вас вид такой, словно с вас все как с гуся вода, —
                  усмехнулась она. — Я забыла папиросы на кухне, у вас есть?
                         Лопатин дал ей закурить.
                         — Наверно, в вас есть что-то располагающее к женским исповедям.
                         — Не терплю исповедей, — сказал Лопатин, — тем более женских. И самого слова
                  "исповедь" не люблю; в нем есть что-то заранее заготовленное. А вы просто, что подумали,
                  то и сказали.
                         Какая  же  это  исповедь?  Тем  более  женская?  Женские  исповеди  обычно
                  предназначаются  бабам  в  штанах.  При  всех  своих  недостатках  к  ним  не  принадлежу.
                  Исповедуйтесь-ка лучше, давно ли начали дымить?
                         — Недавно, уже в войну. Заметно?
                         — Заметно.
                         — А вы?
                         — Я с пятого класса реального. Сначала или в уборной, или в рукав.
                         — А в войну не стали больше курить?
                         — Наоборот, меньше. Не всюду и не сразу достанешь курево.
                         — А все-таки, когда опасно, сильней хочется курить?
                         — Как-то не связываю одно с другим. Когда опасно, боюсь, а когда хочется курить,
                  курю, если есть чего.
                         — Мне нравится, как вы со мной говорите.
                         — Очень рад.
                         — Скажите, Василий Николаевич. . .
                         Кажется, она хотела спросить что-то важное, но в это время позвонили в коридоре,
                  и она вышла открыть дверь.
                         "Сейчас увижу ее мужа", — подумал Лопатин о Ксении, совершенно не представляя
                  себе, каким будет этот человек. От Ксении можно было ожидать чего угодно, и муж мог
                  быть каким угодно.
                         Вслед за вернувшейся в комнату женщиной, которую Лопатин мысленно продолжал
                  называть Никой, вошла еще одна женщина, немолодая и непомерно высокая, и мужчина
                  среднего роста, казавшийся рядом с ней маленьким.
                         У нового мужа Ксении, крепкого красивого блондина, было здоровое и спокойное
                  лицо здорового и уверенного в себе человека.
                         Он выглядел ровесником Ксении. Так, наверное, и было.
                         Лопатин сделал шаг навстречу высокой женщине, но она, неуклюже махнув на него
                  рукой и не поздоровавшись, громко сказала, почти крикнула:
                         — Сейчас я вернусь! — и исчезла за дверью.
                         А новый муж Ксении пошел навстречу Лопатину и протянул ему холодную крепкую
                  руку.
                         — Здравствуйте, Василий Николаевич. Веденеев! Рад, что вы согласились прийти к
                  нам.
                         Лопатин покосился на Нику. Она стояла, сморщив свой смешливый нос. Кажется, ее
                  забавляло, что она присутствует при этой встрече.
                         "Ну что ж, присутствуй, раз не осталась там, в передней, как сделала бы на твоем
                  месте другая женщина", — подумал о ней Лопатин и, протягивая новому мужу Ксении
                  папиросы, сказал:
                         — Я тоже рад. И давайте для начала поставим все на свое место. Я не потерпевший,
                  вы не ответчик, а все, что произошло, к общему благу. На том и будем стоять, сидеть и пить
                  водку, если она у вас окажется.




                  56
   51   52   53   54   55   56   57   58   59   60   61