Page 54 - "Двадцать дней без войны"

Двадцать дней без войны

Глава девятая

Через минуту в комнату вошла женщина, позвавшая Ксению. Вошла на высоких
каблуках быстрой походкой. И Лопатин почему-то, неизвестно почему, сразу заметил эту
ее особенную, быструю походку. У нее были чуть-чуть широкие для женщины плечи,
задорно посаженная голова с короткой мужской стрижкой и скуластое, словно заранее
чему-то смеющееся лицо.
Теперь, когда она не заглянула, а вошла, Лопатин узнал ее.
Это была та самая женщина, которая стояла и курила у окна в поезде.
— Здравствуйте, — она подошла к поднявшемуся ей навстречу Лопатину. — Вы
Василий Николаевич, а я Нина Николаевна.
Можно сокращенно — Ника. Ксения сказала, чтобы я посидела с вами или постояла,
если вы не хотите сидеть.
Лопатин отметил про себя, что Ксению здесь звали Ксенией, а не Сюней. Ее новый
муж сделал то, чего он так и не смог сделать, — заставил расстаться с этим кошачьим
именем — Сюня.
— Я вас почему-то не сразу узнал, — сказал Лопатин, — хотя в поезде неприлично
пялился на вас.
— Постриглась после приезда, наверно, поэтому. А я вас узнала раньше, чем вы
пришли. По карточке, которая у Ксении. Хотя вы на ней в штатском и моложе, но все равно
узнала того майора, с которым мы глазели друг на друга в вагоне.
— Я-то понятно. А выто чего?
— Были причины. А сегодня сама напросилась к Ксении, потому что захотела с вами
познакомиться, и приволокла свой пай.
Теперь почти все так друг к другу ходят. Курицу — правда, очень худую.
Она смешно сморщила нос и улыбнулась.
— А с чего вам вдруг вздумалось со мной знакомиться? — спросил Лопатин тем
бесцеремонно дерзким тоном, который иногда брал в разговорах с сознающими свою
красоту и самоуверенными женщинами. Этот тон как бы предупреждал: да, знаю — не
нравлюсь и вряд ли могу понравиться вам; но как раз поэтому остерегайтесь говорить при
мне глупости или пошлости — может достаться на орехи!
— Вздумала с вами познакомиться, потому что прочла ваши корреспонденции из
Сталинграда. А потом Ксения, держа в руках вашу карточку, так долго объясняла мне,
почему она вас бросила, хотя вы и храбрый, и умный, и вообще предел совершенства, что
я так ничего и не поняла. А я люблю все понимать.
— А чего тут понимать? Надоел, вот и бросила. Что, не бывает, что ли?
Наверно, женщина, сказав "бросила", ждала, что он возразит.
Но он не возразил.
— "Брошена" — придуманное слово. Разве я цветок или письмо? " — насмешливо,
нараспев, процитировала она. — Кстати, Ахматова сейчас здесь, у нас в Ташкенте.
— Уже наслышан об этом, — сказал Лопатин. — И стихи эти читал, когда мне было
столько, сколько вам.
— Вряд ли. Мне двадцать девять. Даже двадцать девять и три четверти, так что
считайте, уже тридцать!
— Тогда, стало быть, на несколько лет раньше. Скажите-ка мне лучше, Ника, —
Лопатин произнес ее имя с оттенком иронии, — нестрашно вам называться Никой? Не
слишком ли это величественно именоваться богиней победы, особенно в военное время?
— Мне не страшно, — сказала она. — А если вам страшно, можете называть меня
Ниной Николаевной.

54