Page 51 - "Двадцать дней без войны"
P. 51

Глава восьмая

                 — Мне не нужно от тебя никакой квартиры, — порывисто сказала Ксения. — У
          Евгения Алексеевича есть в Москве квартира.
                 Лопатин  знал,  что  порыв  ее  искренний.  Житейская  расчетливость,  а  тем  более
          алчность не были ей свойственны.  Но порыв этот  — сейчас.  И Евгений Алексеевич —
          сейчас. А что будет с нею и с ее Евгением Алексеевичем, когда кончится война, никому на
          свете, в том числе ей самой, неизвестно.
                 И, не желая ловить ее на слове, Лопатин промолчал.
                 — Ну хорошо. Не будем говорить о том, что после войны, — сказала Ксения. — Но
          могу я весной пригласить сюда Нину, когда начнутся фрукты? Чтобы она тут пожила? Я
          говорила  с  Евгением  Алексеевичем,  он  согласен.  Ты  увидишь  и  поймешь,  какой  он
          хороший человек.
                 — Вполне допускаю, что, он хороший человек. И что он согласен. Я не согласен.
                 — Почему? Я все обдумала.
                 — Все, кроме такой мелочи, что весной она еще будет учиться и ей нужно кончить
          девятый класс.
                 — А летом?
                 — И летом не надо этого делать. У тебя свой дом, своя жизнь.
                 Зачем путать девке голову, приглашать ее в свидетели? Я не хочу этого.
                 — А если я напишу ей сама?
                 — Пиши. Думаю, что она не согласится, — сказал Лопатин с уверенностью в том,
          что их дочь, похожая на него, а не на свою мать, поступит так, как поступил бы на ее месте
          он сам.
                 —  А  ты  не  подумал,  что  у  тебя  тоже  могут  произойти  перемены  в  жизни?  —
          спросила Ксения.
                 —  Пока  не  предвижу.  —  Лопатин  ответил,  не  вкладывая  в  эти  слова  никакого
          второго смысла, но Ксения поняла их по-своему.
                 —  Я  так  не  хочу,  чтобы  ты  на  меня  сердился,  —  сказала  она.  —  Нехорошо  это
          говорить, но я, правда, очень счастлива.
                 —  И  отлично.  И  пойми  наконец,  что  я  вполне  доволен  своим  нынешним
          положением. Попробуй себе это представить.
                 — Ты говоришь неправду, — на глазах у нее выступили слезы. — Говоришь, чтобы
          я не чувствовала себя виноватой.
                 Снова-здорово! Так он и знал — он ей уже не нужен, но ей все еще хочется, чтобы
          она была нужна ему!
                 — Послушай, Ксюша, — сказал он, и она вздрогнула и напряглась — так давно не
          слышала этого обращения. Он называл ее так не в минуты мужской нежности, а во время
          все  более  редких  вспышек  того  просто-напросто  человеческого  доброго  чувства  к  ней,
          которое она с годами истребила в нем почти без остатка. — Рассуди сама: ну зачем бы я
          пришел к вам в дом, если бы продолжал хотеть тебя как женщину? — "Хотеть" было не его
          слово, а ее, и он употребил это ее слово, чтобы она лучше поняла. — Для чего?
                 Чтобы  понюхать  в  чужом  доме  —  нельзя  ли  его  разорить?  Это  было  бы  с  моей
          стороны просто-напросто подло! Но предположим, что человек слаб, хотя я не думаю этого
          о себе. Но предположим, ты это думаешь! Зачем же приглашать сюда меня, который, по-
          твоему, все еще неравнодушен к тебе? Если так — это вряд ли красиво с твоей стороны!
                 Она протестующе воздела руки.
                 "Ну как ты мог обо мне так подумать? " — говорил этот жест, хорошо знакомый и
          превосходно отработанный, особенно в платье без рукавов.
                 — А раз не так, то больше и разговору об этом нет! — сказал Лопатин, так и не дав
          ей сопроводить жест словами. — Теперь, когда мы все с тобой выяснили, обещаю, что весь
          вечер буду хорошим.




                                                                                                     51
   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55   56