Page 35 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992

мимании с дорогими лица(ми, с добротой старой няни, с нежностью
матери, с -ее тихим голосом и мягким, ласковым прикосновением ее
руки к горячему лобику больного (ребенка, а после, в этих общих чте­
ниях и музыке по вечерам в большой гостинной все впечатления от
чтения и ипры на фортепиано сливаются в памяти со зв(уком голоса
матери, читающей вслух, с запахом сирени и черемухи, вливающимся
в комнату через открытое окно, со смехом и детской слезой при чте­
нии печальной повести или веселого рассказа, и звуки Ветховенской
сонаты глубоко проникают в детскую душу, и так же как чтение
вслух и слова молитвы, все остается на всю жизнь — как одно^ свет­
лое радостное воспоминание детства 8).»

Н. Н. Львов отно'оит эти картоны старой московской се­
мейной жизни ко времени своего детства — к 70-м годам
прошлого века. Но они могли бы быть отнесены и к более
раннему времени и даже, с некоторым изменением, и к бо­
лее позднему — более или менее вплоть до революции 1917
года (хотя в начале 20-го века во внешнем, и отчасти во
внутреннем облике наступили уже большие перемены).
Особенно на этом семейном мире хотелось бы остано­
виться. Как много в нем душевного света и мягкости и теп­
лоты. Он запечатлен, например, Львом Толстым незабывае­
мым образом и в «Детстве» и в «Войне и Мире». Вспомним,
например, неподражаемую, благоухающую сцену возвраще­
ния Николая Ростова в родительский дом с театра войны
... «Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать
предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную,
большую залу. Все то же, те же ломберные столы, та же люстра в
чехле, но кто-то уж видел молодого барина, и не успел он добежать
до гостинной, как что-то стремительно, как буря, вылетело из боко­
вой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое
же существо выскочило из другой, третьей двери, еще объятья, еще
поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто
папа, кто Наггаша^ кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его
в одно и то же время. Только матери не было в числе их — это он
помнил.

«Я, я-то, не знал ... Николушка ... друг мой!»
«Вот он ... наш то ... Друг мой Коля ... Переменился.»
«Нет свечей; чаю!» «Да меня-то поцелуй!»
«Душенька ... а меня-то.»

32