Page 39 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992
P. 39
новейших, за которыми следила до самой смерти, Авдотья
Петровна особенно любила однако старинную французскую
литературу. Любимыми ее писателями остались Расин, Ж ан-
Ж ак Руссо, Бернарден де Сен-Пьерр, Массильон, Фенелон...
Чтобы оценить ее влияние на нашу литературу, довольно
вспомнить, что Жукюв1ский читал ей (свои произведения в ру
кописи и уничтожал или переделывал их по ее замечаниям.
Покойная показывала мне одну из таких рукописей — тол
стую тетрадь, испещренную могильными крестами, которые
Жуковский ставил подле стихов, исключенных вследствие
замечаний покойной ... Не было собеседницы более интере
сной, остроумной и приятной. В разговоре с Авдотьей Пет
ровной можно было проводить часы, не замечая, как идет
время. Живость, веселость, добродушие, при огромной начи
танности, тонкой наблюдательности, при ее личном знаком
стве с маюсою интереснейших личностей и событий, прошед
ш их перед нею в течение долгой жизни, и ко всему этому
удивительная память -— все это придавало ее беседе невы
разимую прелесть. Все, кто знал и посещал ее, испытали на
себе ее доброту и внимательность. Авдотья Петровна спеши
ла на помощь всякому, часто даже вовсе не знакомому, кто
только в ней нуждался. Поразительные примеры этой черты
характера ее рассказываются родными и близкими»* Свою
характеристику А. П. Елагиной Кавелин заключает словами:
«Н е только нашим детям, но даже нам самим трудно теперь
вдуматься в своеобразную жизнь наших ближайших пред
ков. Лучшие из них представляли собой такую полноту и
цельность личной, умственной и нравственной жизни, о ка
кой мы едва имеем теперь понятие»9).
Ту, которая заменила ему мать с самого раннего возра
ста, свою тетушку Татьяну Александровну Ерголъскую, Лев
Толстой поминает в своих старческих воспоминаниях сле
дующими словами, исполненными благодарного умиления:
«Главное свойство ее жизни, которое невольно заражало ме
ня, была ее удивительная, всеобщая доброта ко всем без иск
лючения. Я стараюсь вспомнить, и не могу, ни одного случая,
когда бы она рассердилась, сказала резкое слово, осудила бы
— не могу вютомнить ни одного случая за 30 лет ж изни. ..
Никогда она не учила тому, как надо жить, словами, никог
да не читала нравоучений. Вся нравственная работа была
переработка в ней внутри, а наружу выходили только ее де
л а — и не д ела,.. а вся жизнь, спокойная, кроткая, покорная
и любящая не тревожной, любующейся на себя, а тихой, не-
36