Page 108 - Наше дело правое

А в форте нет Привратного Зала — да и зачем он там? Нет там

посторонних и отродясь не бывало. Врата открываются прямо во дворе —
и там уже столпилась предыдущая смена.
— Ну, с прибытием! — Нас мигом обступают, хлопают по плечам,
пожимают руки. — Что-то вы поздно на этот раз…
— Врата долго не открывались. — Что поделать, случается.
— А вы бы привратному магу похмелиться поднесли — глядишь,
Врата бы часом раньше и открылись.
— А ты мне байки про магов похмельных не трави, ты мне лучше
кладовую покажи! — А вот это, само собой, командир. — До Возвратных
Врат у нас хорошо если полчаса осталось — если что не так, нам тут месяц
куковать с вашими недохватками!
— Эттин, да когда я тебе форт в непорядке сдавал?!
— А хотя бы в прошлый раз! Оружейная в некомплекте, по всему
форту свинюшник… еще хоть раз такое увижу — не с кого другого, с тебя
спрошу!
— Ну, на тебя не угодишь…

Я потихоньку только посмеиваюсь, заслышав краем уха эту
перебранку. Не так на самом деле все и страшно было в прошлый раз, но
Эттин не был бы Эттином, если бы не проверил все до последней мелочи,
будь то наговоренные наконечники для стрел или старая швабра. Злые
языки поговаривают, мол, это оттого, что в боевой своей трансформации
Эттин — вампир, вот и пьет кровь из кого ни попадя. Правды в этом ровно
столько, сколько в любом злопыхательстве. Эттин и в самом деле на
Границе превращается почти что в нежить — разве что настоящий вампир
не вынес бы дневного света или серебряного клинка, а Эттину серебро и
солнечный свет нипочем… пока нипочем. И мне не хочется думать, что в
один далеко не прекрасный день рассвет заставит командира уснуть
мертвым сном до заката. На то и Граница, что человеческая природа мало-
помалу уступает другой, прорастающей в нас… И недаром Эттин носит

серебряный перстень: когда кожа под ним пойдет волдырями от
прикосновения серебра к телу, командиру придется уйти в отставку.
Но до тех пор мы за Эттином как за каменной стеной.
— Ну что, доволен, язва ты этакая? Оружейная в порядке? Полы везде
помыты?
— Зато кладовые полупусты — вот как сердце чуяло! Когда вы
ухитрились столько слопать? И что теперь — вы по домам, а я своих ребят
должен на голодном пайке держать?
Я же говорил, что Эттин ради нас в лепешку разобьется!