Page 121 - Наше дело правое

вновь… и теперь они пришли… пришли, покорные зову… они слышат

только его и повинуются только ему — и чтобы заставить их слышать меня,
обычного призыва мало!
Есть только одно средство. Только один зов.
Я вынимаю кинжал из ножен, провожу им по своей ладони — а
потом…
Дорога мертвых разворачивается, словно свиток, незримая для живых.
Немыслимой мощью зов обрушивается на землю.
И зов этот слышен не только мертвым.
Вот она, ваша дорога домой… она ждет вас… вы устали бродить
бесцельно и беспамятно среди живых? Вернитесь домой…
Но это для мертвых — дом и отдых, а для живых…
Для живых это — мертвая холодная пустота. Отчаяние —
беспредельное. Тоска — настолько лютая, что любая смерть покажется
избавлением. Пустота, отчаяние, тоска — неизбывная… она не снаружи, о
нет, она внутри… она с тобой, она в тебе, она исполнена таким смертным
одиночеством, что душа готова расстаться с телом…

Айольт

У меня распорот бок, и я пытаюсь зажать рану. Но заживление идет
слишком медленно, потому что мне приходится тратить силу, чтобы
удержать призраков, подчинить их своей воле…
Я скалю зубы и… падаю на колени.
Из груди будто весь воздух вышибли, и не осталось ничего. Я не
чувствую ни звука, не слышу ни запаха, лишь медленно подбирается
отчаяние, которое невозможно терпеть, оно обжигает холодом, и сердце
рвется от тоски…

Эттин

Холод… холод смерти, который знаком мне лучше, чем кому бы то ни
было здесь… Мне — здесь и сейчас вампиру, нежити!
Холод смерти и зов смерти — ТВОЙ зов, Далле…
Ты никогда не давала нам ощутить свою силу в полной мере, мы и
думать не могли, какова она на самом деле, — и вот наконец она сняла
белые перчатки и показала свою реальную власть!