Page 196 - Наше дело правое

он неплохо выучил язык, но смысл песни словно бы ускользал. Слова были

знакомые, но нечто, превращавшее их в единое целое, не давалось, уходило
в глубины серебряной рыбиной…
— То не в осень, то не в зиму, — пели наемники, варвары, братья, —

Ехал поздно я домой.
Ехал поздно я домой
Ой да мимо горушки степной…
Ой да как у горушки степной
Старый филин пролетал.
Меня с лету задевал,
Ой да за собою зазывал…

— Вот, — щербатый верзила внезапно ткнул пальцем куда-то за плечо
Георгия, — вот они… Эк и обсели тебя!
Георгий аккуратно поставил чашу на залитый вином стол и
неуверенно оглянулся.
— Не видит! — удовлетворенно сказал плечистый кудреватый
Никеша. — И не увидит. Чай, не блохи, на себе не углядеть!
— Кого? — не понял севастиец, продолжая осматриваться. Зачесалось
колено, но на нем никого не оказалось. И вокруг никого не было, кроме
своих.
— Да прилепятцев же с прилепятицами. — Вавило Плещеевич,
помощник воеводы, поднял чашу. — Ну, бывай здоров, Юрыш! А о погани

той не думай, ничего она тебе не сделает! Прилепятцы хошь за тобой и
скачут, а жрут тех, кто их породил. А тебе что? Тебе ничего! Разве
послышится что, ровно муха гудит под ухом. Гудит да нудит, ну или
тухлятиной шибанет. А унять прилепятца просто. Возрадоваться от души
али выпить. Прилепятцы, они от радости твоей спервоначалу озвереют, а
потом уснут ровно с перепою. Зато уж родители ихние с похмела того мало
в петлю не полезут.
— А хоть бы и полезли, — вмешался веселый роск со свернутым на
сторону носом, — беды-то! Мужу прилепятца родить — хуже, чем поневу
вздеть!
— Оно так, — подтвердил Василько Мстивоевич. — Не бери в голову,
Юрий Никифорович. Живи да радуйся! Хайре!
— Нет, — уперся Георгий, оглядывая сотрапезников, — я понять хочу,

почему никогда про прилепятцев не слышал.