Page 281 - Наше дело правое

И бояр всех дома оставил, несмотря на обещание, данное не где-

нибудь, а в Лавре. Юный Святослав Арсениевич усаживался княжить на
Тверени. Оставались набольшие советники. Оставался воевода Симеон,
оставалась большая часть старшей дружины. Сперва князь выкликнул
охотников ехать с ним, но, когда, как один, вызвалась вся дума, все воины
во главе с Ореликом, стукнул кулаком по столу, бросил в сердцах, что
Тверень без крови живой оставлять нельзя, и сам стал отбирать себе в
посольство — молодых, несемейных, не единственных сыновей у живых
родителей или же тех, чьи отцы-матери уже отошли ко Длани.
Отказал он и Анексиму Обольянинову. Мол, незачем тебе туда, боярин,
случись что — сыну моему понадобишься.
И уехали. Провожать князя вышла, наверное, вся Тверень. Княгиню
Елену вывели под руки, но на людях она не пролила ни слезинки. Весь путь
до самых ворот забило народом, бабы плакали, мужики стояли
понурившись.
— Да что такое с вами?! — осерчав, крикнул князь с седла. — Чего
живым меня хороните?! Вернусь я, вернусь, вам говорю!

— Не езди, княже! — вдруг выдохнула толпа, словно один человек.
Никто не сговаривался, знака не подавал — нет, поистине сама
Тверень заговорила сейчас со своим князем.
— Не езди!
Арсений Юрьевич, казалось, растерялся. Толпа стояла плотно,
смыкались ряды тулупов и женских цветастых платков.
— Опомнитесь, неразумные! — возвысил голос владыка Серафим. —
Князь Арсений Юрьевич за всех вас в Юртай едет, не просто так! Всей
земле он заступник, не может он здесь сидеть!..
Трудно сказать, что подействовало — слова ли епископа, насупленные
ли брови князя или мрачно-обреченный вид его немногочисленной
дружинки, окружавшей санный обоз, груженный дарами да припасом в
дорогу.

Толпа расступалась со стоном, точно живая плоть, рассекаемая ножом
лекаря, чинящего неизбежную боль в надежде излечить недужного.
Князь и его спутники едва протискивались живым коридором. В толпе
рыдали в голос, люди падали на колени, норовя коснуться края княжьего
плаща.
Ставр Годунович, Анексим Обольянинов, воевода Симеон и Олег
Творимирович стояли плечом к плечу. Каждый знал мысли остальных: все
бы отдали за то, чтобы оказаться рядом с князем, а не здесь, «хранить
Тверень».