Page 336 - Наше дело правое

седле, понукая измученного коня, а Георгий почти забыл, что он верхом.

Шесть лет назад севастиец бы пожалел соперника, дал шанс сохранить
лицо. Шесть лет назад — не теперь!
«Гробоискатель» с трудом отбил два быстрых удара и едва уклонился
от третьего, заставив жеребца прянуть вбок. На мгновение оба противника
застыли, и рыцарь с глухо прозвучавшим из-под шлема боевым кличем
ринулся в атаку. Слишком откровенный и слишком ранний замах удивил бы
Георгия, не знай он о прогремевшем на полмира «подлом турнире». Меч
авзонянина пошел вниз, целя не в человека — в коня. Севастиец сжал бока
серого коленями, заставляя отступить. Конь ослушался. Впервые с начала
боя. Тяжелый клинок опустился меж прижатых ушей.
— Гадина! — Крик всадника утонул в конском ржании. Не жалобном
— издевательски-торжествующем. Рука с мечом провалилась куда-то вниз,
пролетев сквозь серебристую голову, будто та была мороком.
Растерявшийся «гробоискатель» качнулся в седле, а невредимый серый,
презрительно фыркнув, шагнул в сторону, подставляя врага под верный
удар. И Георгий ударил. Привстав в стременах, ударил по не успевшей

вновь подняться руке. Плашмя. Со всей силы. Хрустнула ли кость,
севастиец не услышал, но рыцарский меч вывалился из разжавшихся
пальцев. Распорядитель турнира прекратил бы бой и потребовал признать
поражение, но это не турнир.
Новый удар. Краем щита по шлему. Обезрученный авзонянин валится
из седла. У него что-то с головой, иначе он не пытался бы подняться прямо
под руку противнику. Смерть врага на ристалище — случайность, плен —
победа, значит, возьмем живым. Рука Георгия метнулась к висевшей у
седла булаве, но серый оказался быстрее. Извернувшись, словно змей, конь
сбил встающего грудью. Лучший боец ордена отлетел на пару саженей,
грохнулся на спину и замер перевернутой черепахой. В стороне, разинув
рот, застыл орденский герольд.
— Поединок окончен! — возвестил на авзонике Георгий. — Василевс

Георгий Афтан, гость и друг короля росков Арсения, согласен говорить о
выкупе после битвы.

5

Торжествующе кричали видевшие все роски. Безмолвной глыбой
возвышался ожидающий своего поединка Ямназай. Молчала
поперхнувшаяся унижением рыцарская труба: герольд не спешил на