Page 337 - Наше дело правое

помощь де Сен-Варэю и был по-своему прав. Человек Ордена принадлежит

Ордену. И его победы принадлежат Ордену, а вот поражения… В них
виноват проигравший. Орден не ошибается и не проигрывает. Он
отрекается от ошибшихся и забывает о проигравших, Сен-Варэя тоже
забудут. Не признаваться же в том, что небеса улыбнулись брату мертвого
василевса, а воину Господа не помогла даже подлость.
На глазах обеих армий Георгий протащил оглушенного
«гробоискателя» за своим конем и швырнул у древнего знамени. К ногам
Предславова жеребца. К сапогам подбежавшего Никеши. Жаль, из Авзона
не видно, что сталось с «лучшим из лучших»…
Пригнулись седые травы, развернулись, птичьими крыльями
захлопали стяги, поймавшим солнце булатом блеснул взор Яроокого.
— Хорошо бился, княжич, — одобрил Предслав, глядя на валяющуюся
в траве железную куклу. — Показал поганым, что мы не одни. Только как
тебя теперь называть? Георгием Никифоровичем или Юрышем?
Рука сжимается на древке, принимая знамя у роска. «Как тебя
называть?» Такой простой вопрос… Если понять, кто ты уже есть, кем

становишься, кем хочешь стать.
Раньше… Раньше Георгий Афтан мало думал — для этого был
Андроник. Сейчас тоже можно не думать. Он там, где ему надлежит быть,
и с теми, кто стал дорог. Роски трижды приняли Юрыша к себе — в
Намтрии, в Залесске и здесь, на Волчьем поле. Если Тверень устоит, у
Юрыша будет дом, братья, дело, длиной в жизнь. Хорошее дело —
понятное, чистое, только он не Юрыш, он Георгий Афтан.
— Если я сегодня умру, — негромко сказал севастиец, — то за вас, но
тем, кем родился.
— Значит, Георгий, — словно запоминая, откликнулся Предслав. —
Ну, брате, прости, если что не так.
— И ты, брате, прости! — вот так и дают главные клятвы. Для себя и
про себя, но глядя в глаза тому, кто не лжет. — Хайре!

Отец поравнялся с матерью, и Леонид, закусив губу, сделал первый
шаг. Сколько раз он провожал царя и его воинов, сколько раз шагал в алом
строю, но никогда еще не водил в бой других.
Рыжая собачонка кинулась под ноги, ошалело заметалась, шмыгнула
назад. Старик Филон миновал кривую оливу, давшую приют доброй
дюжине мальчишек, кто-то вскрикнул или застонал. Тень старого дерева
перечеркнула белую стрелу дороги. Она лежала на пути, деля жизнь на две
неравные половины. Позади — девятнадцать лет, впереди — три дня и
неизвестность…