Page 333 - Наше дело правое

свободнорожденных?

— Мы не отступим, — коротко произнес сын, — с нами мечи и копья,
за нами — Элима.
Мать молча кивнула, колыхнулись длинные серьги, из высокой прически
выбился тонкий завиток…
Леонид не мог видеть, как отец поднял жезл, но музыканты
нестройно повернулись и, изо всех сил дуя в свои флейты, двинулись вперед.
Следом, опираясь на увенчанный бронзовым шаром посох, двинулся Филон,
единственный одетый в белое. За жрецом мерно шагало трое. Леонид
видел седую гриву отца — у царя, как и у Аркосия, и у Снитафарна, не
было копья, а шлем он снял и нес на согнутой руке. Отец был еще жив,
были живы все. Смерть только начинала приближаться к ним. В Артеях
она подберется вплотную.
Двое всадников спустились с пологого холма и направились к
зачинщикам, но на полпути огромный простоволосый роск остановил коня,
пропуская вперед товарища. Ямназай согласно кивнул головой и неспешно
отъехал назад, выказывая готовность ждать своего боя. Он был доволен

будущим противником. Герольд затрубил с новой силой, рыцарь
шевельнулся в своем седле, разворачиваясь к обретенному наконец
сопернику, но Георгию было не до Сен-Варэя. Вопреки всем приметам
севастиец обернулся и увидел, как Предслав поднимает копье с надетым на
него древним стягом. Яроокий вновь смотрел на изготовившиеся к битве
полки и на последнего воина из рода Афтанов, бросившего вызов старому
врагу и тому, что в древности называли роком.

3

В зерцальной роскской броне и роскском же шлеме Георгий мало
походил на непутевого братца божественного Андроника, вопреки запрету

выехавшего на ристалище Анассеополя шесть лет назад. Память
«гробоискателя» следовало освежить, но севастиец решил выждать до
лучших времен. Например, до схватки на мечах. Авзонянин мог позабыть
лицо и голос, но, воин до мозга костей, он навсегда запомнил отнявший
победу удар. Второй раз де Сен-Варэй вряд ли такой пропустит, но лучшего
повода назвать свое имя не найти.
Теперь, когда все наконец решилось, Георгий был совершенно
спокоен. Он верил в свою звезду и в нового коня, хотя менять перед боем
испытанного друга на чужака по праву считалось безрассудством. Что ж,