Page 328 - Наше дело правое

придумывал, что и кому скажет… Он не думал о Севастии, так что ему

Тверень? Эта земля не стала родной и не станет, но роски должны
победить!
Рядом шумно опустился на колени Никеша; прижал к губам Длань
Дающую Предслав и тоже не удержался — припал к земле, отдавая дань
древнему обычаю. Оставаться на ногах средь коленопреклоненных
товарищей стало невозможно, и севастиец сделал то же, что и все.
Поцеловал жесткую, влажную от росы траву.
— Хайре! — к ногам царевича упали пурпурные левкои. Кто пожелал
ему удачи? Неважно, он запомнит эти цветы, пыль, треск цикад, звонкие
крики мальчишек, сухие, огромные глаза женщин. Запомнит и унесет с
собой. Говорят, темные воды Смерти смывают память, дабы она не
омрачала блаженство ушедших, но он не отдаст этот день даже богам!
Девушки в венках открыли корзины, вверх один за другим метнулись
голуби, унося в элимские полисы весть, что Киносурия держит слово.
Пискнула первая флейта, к ней присоединилась другая. Первыми, по
обычаю, тронутся с места музыканты. Два десятка мальчиков в коротких
туниках и крепких сандалиях. Походная мелодия вольет в душу

уверенность, которой так не хватало ночью. Музыка, солнечный свет,
лица тех, кто на тебя надеется, этого довольно, чтоб загнать сомнения в
самый дальний уголок души. Арминакт учит, что бесстрашный подобен
быку, а преодолевший страх уподобляется богам. Что ж, этим утром они
все богоподобны, но что будет через три дня, когда они достигнут
Артейского ущелья?
— С Богом!
Раскаленный полдень растворяется в утренней прохладе. Вчера едва
знакомый полководец снимает княжескую шапку и надевает шлем, рядом
опирается на копье огромный чернец с сияющими глазами. Бородатые
лица, остроконечные шишаки, чужая полноводная река, только птица на
щите Арсения Юрьевича похожа на севастийскую Алкиону. Птица с

человеческим лицом, но не золотая, а красная, как вечернее солнце. Как
кровь, как плащи воинов Леонида.
— Ну, — вздыхает всей грудью Орелик, — теперь скоро… Теперь
совсем скоро…

Глава 4

1