Page 517 - Наше дело правое

Кабинет профессора Лапшина располагался в том же Институте

истории, но в другом крыле и по размерам был существенно скромнее, чем
у Радужного. Алексей Иванович оказался сурового вида старцем, почти
лысым, но с роскошной седой бородой и скептическим прищуром блекло-
зеленых глаз.
— Ах, Оленька… — проговорил он, листая распечатки. — Ну, это я
читал, ранняя вещица. Ее тогда еще публиковали… Ага… А вот это она
мне сама приносила. Обсуждали с ней. Ага, подправила… И на меня
ссылается… Да… А вот здесь что-то новенькое… Так, понял. Материалы к
учебнику. Ясно. А что, собственно, требуется от меня? — старик посмотрел
на следователя.
— Я бы хотел понять, насколько взгляды Ольги Федоровны
соответствуют или не соответствуют истине.
— Вот как! Истина. Хм… Сильное слово. Скажите прежде, а
насколько официальна наша с вами беседа?
— Совершенно неофициальна. Я просто хочу уяснить вопрос для себя.
— Ага… Что ж… раз так, то могу ответить прямо сейчас.

Большинство Олиных статей я знаю… Не считая некоторых частностей, в
целом она права.
Карев даже вздрогнул:
— Но почему тогда профессор Радужный убеждал меня в
противоположном?
— Да потому, что он — не ученый! — хмыкнул Алексей Иванович. —
Он болтун! Или, как это нынче называют, популяризатор. Ученым Аркаша
был лет двадцать назад, когда опубликовал свою книжку по нэпу. Так себе
работка, анализ ниже плинтуса, но хоть материал собран и рассортирован
добротно… А потом Аркаша подался в когорту болтунов, что занимаются
не той историей, которая была на самом деле, а той, какой ее должен
представлять обыватель. Только и всего. А настоящие спецы по Второй
мировой все то, о чем Оля писала, знают и сами, причем не только знают,

но и в целом разделяют.
— Постойте, но если так, то почему она не могла донести свои
взгляды до общественности? И почему над ней смеялись?
Алексей Иванович сощурился:
— Вы и в самом деле не догадываетесь?
— Нет. До этого следствия мне не приходилось знакомиться с миром
историков.
— В наши дни этот мир разделен на две части: исследователей и
популяризаторов. Первые пытаются узнать, «как оно было», а вторые