Page 35 - "Двадцать дней без войны"

Глава пятая

бессмысленно продолжал лезть в поэты. И добился — выпустил свою первую и последнюю
книжку незавидных стихов. Именно к той поре и относилось начало его знакомства с
Вячеславом, от доброй души хвалившим его и подкармливавшим.
А после стихов напечатал вымученный подражательный роман, и злился, что его
ругают, и топтался в редакциях, перебиваясь случайными заработками, и пропивал их не в
лучшей компании.
И только к тридцати годам, когда, все еще не найдя себя, уже начинал чувствовать
себя потерянным, само время заново ткнуло его носом в газетную полосу.
Смеясь, говорил потом о себе: я дитя первой пятилетки! А на деле так оно и было! С
первых поездок по стройкам и началось то настоящее, что потом стало смыслом жизни.
Попал в колею, из которой уже не вытащили никакие соблазны. Из дурного беллетриста
стал газетчиком, из мало кому нужного человека — нужным, и все чаще до зарезу, до того,
что — из поездки в поездку, из одного конца страны в другой. И даже удивился, когда летом
тридцать четвертого года, вернувшись с зимовки, вдруг узнал, что за три книги очерков
принят в Союз писателей. Главным в жизни были поездки, а книги сложились из них как-
то сами собою. . .
Все это было давным-давно, целых восемь лет назад. На съезде писателей выступал
бежавший из Германии Фридрих Вольф и говорил о германском фашизме. Осенью в
Сталинграде Лопатин вспоминал это выступление со странным чувством. Тогда, в тридцать
четвертом, фашисты, про которых говорил Вольф, были где-то далеко, там, у себя в
Берлине, а мы — у себя в Москве. А в Сталинграде все стало впритык! В двух соседних
разбитых бомбами домах: в одном — мы, в другом — они!
А Вячеслав все ходил там, за стеной. Тогда, в тридцать четвертом, на съезде, он тоже
выступал и тоже, как и немец Вольф, говорил об угрозе войны...

Разговор в поезде

35