Page 40 - "Двадцать дней без войны"
P. 40

Двадцать дней без войны

                         — Вот мы и перешли к делу, — сказал режиссер. — Крушите, не стесняйтесь. А я
                  буду на карандаш брать. Только давайте перейдем отсюда в монтажную; товарищи, я вижу,
                  в  дверь  заглядывают,  ждут  очереди  смотреть  материал.  Был  бы  я  один,  давно  б  меня
                  вытурили, но из уважения к вам, как фронтовику, пока сдерживают свой праведный гнев.
                         Они  перешли  в  монтажную,  маленькую  комнату,  по  стенам  заставленную
                  жестяными коробками с пленкой. Лопатин потянулся за папиросами. Там, в просмотровом
                  зале, не пришло в голову закурить, было неудобно, а здесь потянуло.
                         — А вот с этим придется потерпеть, — остановил его режиссер. — Там-то как раз
                  можно, а здесь нельзя: пленка. Зато теплей.
                         Топят скверно, как всюду, но кубатура малая — к концу работы надышим. Давайте
                  свирепствуйте.
                         Лопатин  вынул  из  полевой  сумки  сложенный  пополам  сценарий,  разогнул  его  и
                  начал  "свирепствовать".  В  таких  делах  он  и  до  войны  не  отличался  человеколюбием.
                  Гордился в собственных очерковых книжках точным обращением с фактами и презирал
                  литературное вранье — первый признак приблизительного знания предмета.
                         А  в  сценарии,
                  написанном      по    его
                  очерку,  вранья  было
                  хоть отбавляй. Особенно
                  его    разозлило,     что
                  сценарист,  прежде  чем
                  дать погибнуть героине,
                  зачем-то  заставил  ее
                  попасть  в  плен,  давать
                  высокопарные ответы на
                  длинном      и    глупом
                  допросе, а потом каким-
                  то чудом бежать, бросив
                  в    немцев      гранату,                           Разговор с режиссёром
                  которую  они,  дураки,
                  конечно, не догадались у нее отобрать.
                         — Вы прямо как бульдог, — одобрительно сказал режиссер. — А нельзя ли все-таки
                  не так, по-глупому, но оставить этот допрос?
                         Написать его по-другому и другими словами?
                         — Нельзя.
                         — Почему нельзя?
                         — Потому что не знаю этого. В плену не был, на допросах не отвечал. А о том, чего
                  не знаю, не пишу. Как пленных немцев допрашивают, видел, а как они допрашивают, не
                  знаю.
                         — Хорошо, давайте напишем, как пленного немца допрашивают, раз вы это знаете,
                  — примирительно сказал режиссер. — Чего-то такого тут не хватает. Хотелось бы все-таки
                  своими глазами увидеть на экране врага, пускай пленного. . .
                         —  Ладно,  потом  подумаем,  —  отмахнулся  Лопатин  и,  не  смягчаясь,  продолжал
                  терзать сценарий, пока не дошли до последней страницы.
                         — Ну вот и надышали! — рассмеялся режиссер. — Мне, по крайней мере, жарко.
                  Сценарист нам с вами, к сожалению, попался неудачный, один из тех, про которых говорят:
                  способный,  очень  способный,  способный  на  все!  Печет  сценарии,  как  блины,  стремясь
                  доказать свою необходимость, чтобы не разбронировали. Этот испек в Москве, а сейчас
                  печет уже следующий в Алма-Ате. Жалею, что получил из Москвы готовый.






                  40
   35   36   37   38   39   40   41   42   43   44   45