Page 84 - "Двадцать дней без войны"

Двадцать дней без войны

Глава тринадцатая

— Пожалуй, к вечеру-то потеплело, — сказал режиссер, когда они вместе вышли на
улицу. — Или мы так в нашей мечети намерзлись?
— Нет, действительно теплее, — сказал Лопатин. — Даже люди по-другому идут,
чем утром.
— Значит, передать моей беспризорнице, что честно, но зря употребил все усилия
привести вас к нам на Новый год?
— Выходит, так. Спасибо.
— Из спасибо шубы не сошьешь. Пошли бы к нам, глядишь, я б из вас еще и на
Новом году что-нибудь нужное вытянул. Завтра-то — последний день!
— Да, завтра — последний день. . .
— Закончим, — сказал режиссер. — У нас с вами другого выхода все равно нет.
Встретимся завтра ровно в десять. За последние сорок дней на фронте так все вверх
тормашками перевернулось, что с радости выпить, конечно, хочется! Но все же не
перебирайте! Вы на трамвай?
— Да.
— А я потопал к себе. — Он протянул руку Лопатину. — С наступающим вас! — И
уже хотел идти, но задержался. — Подумайте сегодня, на Новом году, как бы наделить в
нашем фильме людей теми чувствами, которые сами сейчас испытываем. Фильм-то выйдет
самое ранее в марте; к этому времени, наверно, уже и Донбасс будет свободен, и Ростов! А
у нас с вами только о том, чтоб ни шагу назад! Вас не беспокоит, как это будут смотреть?
— Не беспокоит. У нас в фильме — октябрь месяц. Еще и речи нет о наступлении.
Как же людям дать чувство того, о чем они еще не знают?
— Ну не чувство — предчувствие, — сказал режиссер.
— Ив предчувствиях надо знать меру. Наделить всех предчувствиями победы —
самое простое. У кого-то они были, у кого-то их не было. Если всех наделить
предчувствиями, будет неправда. Не было этого в октябре. Настроение стоять до конца
было, а этого не было.
— И все же не упрямьтесь, подумайте.
— Ладно, подумаю, — сказал Лопатин. И пошел к трамваю.
Шел, думая о своих корреспонденциях. Кто их знает, как они будут выглядеть
вместе, если когда-нибудь, после войны, доведется собрать их в книгу? В одной — одно
настроение, в другой — другое. В одной отступаем, в другой стоим, в третьей наступаем...
Какая же еще между ними связь, кроме самого хода войны?
— Василий Николаевич, да остановитесь же наконец! Никак вас не догоню, —
услышал он за спиной женский голос. И обернулся.
Перед ним стояла Нина Николаевна, в ушанке, валенках и перепоясанной
офицерским ремнем цигейковой шубе. Несмотря на шубу, она казалась тонкой — может
быть, из-за этого туго перехватившего ее талию широкого ремня. В одной руке она держала
кошелку, а другую, без варежки, протягивала Лопатину.
Лопатин пожал ей руку, отпустил и стоял перед нею, не зная, что делать, радостно
глядя на нее. Что бы там ни сказал Вячеслав о человеке, который при ней состоит и который
будет с нею на Новом году, а все равно и весь день вчера, и весь день сегодня ему хотелось
ее увидеть. Даже когда не думал о ней — некогда было думать, — все равно хотел видеть.
Так это было, и ничего с этим не сделаешь.
Она сунула руку в карман шубы. И вторая рука тоже была в кармане. Свою кошелку
— Лопатин не успел заметить, когда — она продела под локоть и теперь стояла, засунув
обе руки в карманы, и с каким-то вызовом смотрела на Лопатина, потом спросила:
— Вы рады видеть меня?

84