Page 80 - "Двадцать дней без войны"
P. 80

Двадцать дней без войны

                         — Сегодня утром были ваши товарищи с киностудии, просили лес для постройки
                  декораций. Но мы им столько леса, чтоб Сталинград построить, дать не можем.
                         — Да этого и не нужно, — сказал Лопатин. — Только два блиндажа надо построить,
                  чтобы было правдоподобно.
                         —  Вижу,  плохой  вы  дипломат,  —  улыбнулся  Юсупов,  —  Подводите  своих
                  товарищей!  Но  немного  леса  все  равно  дадим,  раз  обещали...  Отсюда  послезавтра  на
                  Кавказ?
                         — Да.
                         — Недавно наша делегация с подарками туда ездила. Там старый наш земляк армией
                  командует.
                         — Я знаю, Ефимов, — сказал Лопатин.
                         — Правильно, Ефимов. Откуда знаете?
                         — В начале войны был у него в Одессе.
                         — А здесь не бывали?
                         — Пет.
                         — Жаль. Его здесь до войны тоже интересно было видеть.
                         Много лет здесь служил. Каждый наш обычай знал. Мог с красноармейцем на его
                  языке говорить — с узбеком, с киргизом тоже, с туркменом тоже. По-таджикски не говорил,
                  правда, но понимал.
                         Один  раз  спросил  его:  "Иван  Петрович,  откуда  время  берете  —  столько  всего
                  понимать? " Ответил мне: "Обязан все понимать по долгу службы". Неправду о себе сказал
                  — не только по долгу службы! Очень умный, очень партийный человек. Не все так хорошо,
                  как он, понимают! Принимал нашу делегацию у себя в армии, спросил у них, как здоровье,
                  как доехали, сначала по-русски, потом по-узбекски. Думаете, этого не знают? Уже в каждом
                  кишлаке  знают!  Когда  посылали  подарки,  советовались  со  стариками,  что  послать.
                  Кишмиш,  урюк  послали,  кисеты  женщины  сшили  из  хан-атласа.  А  Ивану  Петровичу
                  несколько дынь послали зимних, хорезмских. Он дыни любит. Поспорили со стариками из-
                  за  халатов.  Мы  говорим:  зачем  на  фронте  халаты?  А  они  говорят:  как  мы  без  халатов
                  поедем? И оказались правы. Привезли сто халатов.
                         Иван Петрович вызвал из частей снайперов и роздал им халаты.
                         Там, на Кавказе, полушубков нет, а снег есть. Снайперы укоротили халаты и под
                  шинели поддели. Передайте, если увидите, Ивану Петровичу салам! От Усмана Юсупова.
                         На столе зазвонил телефон, и Юсупов поднял трубку.
                         — Я. Да, второй день жду, когда перестанете от меня скрываться... —, сказал он злым
                  голосом и остановился, не захотел продолжать при постороннем. — Подождите у трубки.
                  — Положив трубку на стол, Юсупов поднялся и, снова, как при встрече, округло, двумя
                  руками  пожал  руку  Лопатину.  —  Жаль,  что  так  быстро  уезжаете.  Помните,  как  Маркс
                  говорил про эксплуататоров?
                         Эксплуататоры находят такие возможности для эксплуатации, которые не подскажет
                  самый  изощренный  ум,  а  только  бытие!  А  из  нас,  оказывается,  плохие  эксплуататоры.
                  Слишком поздно про вас узнали!
                         Он сделал несколько шагов, провожая Лопатина, и, улыбнувшись, прижал руку к
                  груди. Но улыбка далась ему с трудом. Он был уже во власти других чувств.
                         —  Поехали  на  завод,  —  коротко,  даже  поспешно  сказал  Лопатину  Сергей
                  Андреевич.
                         Они  пошли  через  длинный  кабинет  к  дверям,  а  Юсупов  вернулся  к  телефону.
                  Лопатин невольно оглянулся. Юсупов шел к телефону медленно, по в его мягкой тяжелой
                  походке  чувствовалась  сдерживаемая  ярость.  И  последние  его  слова,  которые  услышал
                  Лопатин, выходя из этого кабинета, начатые таким же, как походка, медленным от ярости
                  голосом, посреди фразы перешли в крик:




                  80
   75   76   77   78   79   80   81   82   83   84   85