Page 78 - "Двадцать дней без войны"

Двадцать дней без войны

фронте — если про всех печатать, заняло бы все четыре полосы. И для своего не стали
делать исключения. Правильно, конечно. Только под корреспонденцией поставили дату,
когда была написана, и пометку: "Задержана доставкой".
— Машина за вами придет второго, в десять ровно, — сказал Губер. — Билет у вас.
Место верхнее. Но вагон, думаю, будет неполный. Оттуда, от Красноводска, всегда набито,
а туда, до конца, до Каспия, последнее время мало кто едет. Главным образом, гражданские;
влезают и вылезают по пути.
— А вы много ездили по этой дороге? — спросил Лопатин.
— Ездил, но не так много. Округ-то необъятный — целая страна.
— А зачем теперь во Фрунзе?
— В пехотное училище. Первого будет выпуск, приказано дать заметку. Ваше дело
— воевать, наше — ковать кадры, — усмехнулся Губер.
Они вышли у здания ЦК; Губер довел Лопатина до дверей и остановился:
— Пропуска вам не надо, пропустят по документу. Обратно на киностудию доставят.
А я откланяюсь. Иначе на поезд не успею.
— Значит, Новый год — во Фрунзе, без семьи? — спросил Лопатин.
— Выходит, так. Но, откровенно говоря, жена не против этой командировки. Есть от
нее задание — по дороге во Фрунзе на станции Мерке, пока поезд стоит, сахару для ребят
купить. Там сахаром торгуют, и сравнительно дешево. Можно было бы сменять, говорят,
за вещи больше сахару получишь, чем за деньги, но форма этого не позволяет! Жена здесь
продала отрез на шинель и сапоги на толкучке и с собой деньги дала. У меня ведь кроме
того сына, о котором рассказывал, еще двое — трех и двух лет. Не говорил вам?
— Не говорили.
— Первая жена умерла, а на второй поздно женился, под самую войну.
Кабинет, в который вошел Лопатин, был похож на другие такие кабинеты, где ему
приходилось бывать во время довоенных поездок. Только больше, чем обычно, стояло
телефонов и на письменном столе, и на длинном, для заседаний.
У дальнего конца этого очень длинного стола сидели два человека. Когда Лопатин
вошел, они поднялись ему навстречу. Оба были в полувоенном. Один, бритоголовый,
невысокий, но из-за неимоверной ширины в плечах и тяжести всей фигуры казавшийся все
равно огромным, был узбек, второй, в роговых очках, — русский.
— Здравствуйте, товарищ Лопатин, — сказал узбек, сделав несколько шагов
навстречу Лопатину, и обеими своими тяжелыми, очень большими руками потряс его руку
и отпустил.
Русский, в очках, выступив из-за спины Юсупова, коротко и крепко тряхнул руку
Лопатину и назвал свою фамилию, имя и отчество. Фамилии Лопатин не расслышал, а имя-
отчество запомнил: Сергей Андреевич.
— Садитесь.
Юсупов сделал округлый жест рукой. Фигура и лицо у него были тяжелые, мощные,
а движения лёгкие, округлые.
Лопатин присел к столу, на котором кроме телефонов стоял поднос с чайником и
несколькими пиалами.
— Будем пить чай, — сказал Юсупов и, взяв чайник и пиалу, потонувшую в его
огромной руке, налил в нее немножко чая, открыв крышку чайника, вылил чай обратно, еще
раз налил и еще раз вылил обратно и только на третий раз, налив пиалу до половины,
поставил перед Лопатиным.
Он делал все это традиционно-неторопливо, словно сидел с гостями в узбекской
чайхане. После Лопатина налил русскому в очках, Сергею Андреевичу, и последним —
себе.
— Пьете зеленый чай?

78