Page 81 - "Двадцать дней без войны"

Глава двенадцатая

— Ожидаете от меня, что соглашусь покрывать ваши безобразия? Побоюсь за свою
шкуру? Не побоюсь! Будем судить! Судить будем как дезертира!
— Крут Усман! «Но и ноша на плечах тяжелая», —сказал Лопатину Сергей
Андреевич, пока они шли по коридору ЦК. — До войны было нас пять секретарей, а сейчас
двенадцать. И на всех работы хватает. За полтора года войны приняли по эвакуации больше
миллиона человек. И всем нужна крыша, а новой крыши — ни одной, кроме заводских. Да
еще эта зима подгадила, потребовала топлива вдвойне против расчетного. Выдаем уголь
только на производстве, по талонам, и в мизерном количестве. А многие гузапаей топят. И
ее почти всю сожгли. Знаете, что такое гузапая?
— Стебли хлопчатника, если не путаю.
— Не путаете. Раньше в городе никто об этом и не подумал бы, а сейчас в снопики
вяжут и на базаре торгуют. Да еще дерут за них.
— А вы сами давно здесь? — спросил Лопатин, когда они вышли на улицу и сели в
машину.
— Два года.
Сергей Андреевич вынул платок и, сняв очки, протер их. Без очков его лицо
показалось Лопатину совсем молодым.
— Сколько вам лет? — спросил Лопатин. — Если не секрет.
— Какие секреты от корреспондентов, тем более военных? Возраст призывной —
тридцать. И на действительной был и по ВУСу — числюсь полковым комиссаром запаса.
Но здесь у нас не та работа, чтобы с нее отпрашиваться: не хочу эту, хочу другую!
Могут не понять. — Сказал о себе и своей работе без малейшего оттенка того
извиняющегося тона, в который впадают люди, желающие уверить, что они рвутся на фронт
— только пусти их! — Забыл спросить, какая-нибудь помощь от нас до вашего отъезда
требуется?
— Да нет, спасибо. Все в порядке. Хотя... — Лопатин запнулся; было неловко
просить о такой вещи секретаря ЦК, но он все-таки попросил: — Если бы можно было
достать два-три ведра угля. . .
— Для ваших хозяев? Вы у кого остановились?
Лопатин сказал, что остановился у Вячеслава Викторовича, и объяснил, для кого
нужен уголь, добавив, что, может, его просьба не по адресу. . .
— Как раз по адресу, — сказал Сергей Андреевич. — Кто же еще вам полмешка угля
даст, когда его и по талонам кот наплакал? — Он вынул блокнот и записал фамилию и адрес
"лопуха". — А как ваш хозяин, Вячеслав Викторович, живет? Он давно у меня не был.
— В каком смысле? — спросил Лопатин, подумавший сначала, что речь идет об
устройстве быта, и не любивший клянчить ни за себя, ни за других, если считал этот быт
сносным. А у Вячеслава он был сносным.
— Конечно, не в бытовом, — сказал Сергей Андреевич. — В бытовом, знаю, — сыт.
Чтобы такие, как он, были по нынешнему понятию сыты, сделали все, что могли. В
душевном смысле спрашиваю.
— В душевном — средне, — сказал Лопатин.
— Почему средне?
Лопатин коротко объяснил, стараясь не уронить Вячеслава в глазах этого человека,
который, очевидно, был и будет причастен к его судьбе.
— Понятно, — сказал Сергей Андреевич. — Хотя другой человек на его месте мог
бы и не мучиться. Не так уж он здоров и молод, чтоб непременно быть на фронте. А здесь
у нас старается делать все, что может. И печатается, и выступает, и откликается на все
просьбы. Даром свой тыловой хлеб не ест. Но душа есть душа, вы правы. Что чужая душа
— потемки, неверно. Но и со своим аршином в нее лезть нельзя.

81