Page 79 - "Двадцать дней без войны"

Глава двенадцатая

— Люблю, — сказал Лопатин.
— Я тоже. Ташкентцы больше пьют черный, а мы, ферганцы, — зеленый.
Сегодняшнюю сводку слышали?
— Слышал. Хорошая сводка.
— И у нас тоже неплохая. — Юсупов похлопал тяжелой ладонью по лежавшей перед
ним на столе пачке листов. — Вчера на двенадцать часов ночи завершили годовой план по
двадцати трем видам военной продукции и начали работать в счет будущего года.
На одиннадцати заводах. Из них до войны только один был военный. Четыре
переоборудовали, а шесть поставили на пустом месте. Ни от одного эвакуированного завода
не отказались, все приняли. А несколько сами забрали. Когда эшелоны с оборудованием на
станции Арысь скопились. Знаете Арысь?
— Знаю, — сказал Лопатин.
— Оттуда налево — к соседям, а направо — к нам. Пока соседи колебались, могут
ли принять, мы забрали все направо — к себе.
Объяснили, что у нас теплей! Дольше можно на станках под открытым небом
работать, прежде чем крышами накроем. — Он довольно усмехнулся, как человек, тогда,
прошлой осенью, удачно перехитривший кого-то. — Понял из ваших очерков, что вы там,
в Сталинграде, были на заводах, на Тракторном и "Красном Октябре". Так?
— Был.
— А сегодня у нас побудете. Есть у нас завод, на котором выпускаем мины для
"катюш". Выдал две тысячи шестьсот мин сверх годового плана. Там через час начнется
митинг, попросим вас поехать рассказать о Сталинграде. Выступите вы и Герой Советского
Союза сержант Турдыев. Он здешний, у него на этом заводе жена и сын работают. Не
слышали о нем в Сталинграде?
— Слышал, — сказал Лопатин, вспомнив фамилию разведчика узбека, считавшегося
погибшим. — Значит, он не погиб?
— Не погиб. Отдыхает здесь после госпиталя. Он по-узбекски расскажет, а вы по-
русски. Хоп?
— Турдыев и по-русски неплохо рассказывает, — сказал молчавший до этого Сергей
Андреевич.
— Может и по-русски. Это у него еще интересней получается, — усмехнулся
Юсупов. — Он первый герой-узбек, который к нам после госпиталя приехал, — мы обедать
не пошли, ждали, когда его прямо с поезда сюда привезут. Сидел на вашем месте и
рассказывал нам, как в Сталинграде "языков" таскал. Такой же здоровый, похожий на меня.
Только с большими усами. — Юсупов показал, какие усы у этого Турдыева. — Не только
немца — буйвола может на спине притащить. Спрашиваю, как ты, Турдыев, там, во взводе
разведки, — один узбек, все остальные русские, как с ними жил? Отвечает: "Хорошо жил.
Узбек — узбек поругается, уже война кончится — помнить будет! Русский — узбек
поругается, пять минут прошло, говорит: "Юлдаш, закуривай", — уже все забыл!
Русский человек хороший", говорит. Спрашиваю: какая у тебя там работа была, в
разведке? Тяжелая? "Очень тяжелая, — говорит. — Восемьдесят — сто килограмм — очень
тяжелая". Я сначала не понял, почему восемьдесят — сто килограммов? Объясняет:
"Иногда, бывает, такой тяжелый попадается, волокешь язык — тяжелый язык! "
Юсупов рассмеялся, и, когда он рассмеялся, Лопатин увидел, какие у пего
набрякшие подглазья. Забавное воспоминание было всего-навсего минутой отдыха среди
бессонной, невпроворот, работы. Его лежавшие на полированном гладком столе большие
рабочие руки тоже показались Лопатину в это мгновение усталыми, отдыхающими. И он
вспомнил, что этот человек, ставший секретарем ЦК, в молодости был грузчиком на
хлопковом заводе и таскал на своей широкой спине шестипудовые мешки. Когда-то
начинал жизнь с этого.

79