Page 198 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992

Она, духов молитвой уклони,
С усердием перекрестит меня
И шалотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы ...
От ужаса не шелохнусь бывало,
Едва дыша, прожмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Под образом простой ночнсик из глины
Чуть освещал глубокие морщины,
Драгой антик, прабабушкин чепец,
И длинный рот, где зуба два стучало, —
Все в душу страх невольный поселяло.
Я трепетал — и тихо наконец
Томленье сна на очи упадало.
Тогда толпой с лазурной высоты
На ложе роз крылатые мечты,
Волшебники, волшебницы слетали,
Обманами, мой сон обворожали.
Терялся я в порыве сладких дум;
В глуши леоной, средь муромских пустыней
Встречал лихих Полканов и Добрыней,
И в вымыслах ноюился юный ум ...»

Здесь, в этом детском общении с «мамушкой моей» (ба­
бушка Ганнибал, няня) — один из корней поэтической и ду­
ховной жизни Пушкина. Впечатления раннею детства и
их влияние на всю последующую внутреннюю и творческую
жизнь человека невозможно точно обследовать и просле­
дить: мы касаемся здесь самых глубин как подсознательной,
так и духовной жизни, оно по отношению к Пушкину это осо­
бенно трудно ввиду отсутствия материалов, а также введу
незначительного воспитательного влияния на него его роди­
телей, не являющихся носителями духовной семейной тра­
диции.
Но семена народности и впечатление от теплящейся под
образом лампадки, от молитвы и крестного знамени смирен­
ной старушки запали ему в душу. А там они встречались и
переплетались с другими настроениями — с очарованием
античной красоты, античного мира, как оно выливалось в
романтическом (восприятии античности с ее сомном поэти­
ческих божественных (существ, столь характерном для «ро­
мантического классицизма» конца 18-го и начала 19-го века.

195