Page 50 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992
P. 50

благоприятный,  чтобы угадать,  кто из них кто)  и под коман­
      дой  старшего  ряженые  опять  распределяются  по  саням  с
      медвежьими полостями,  которые  ожидали  их  перед  подъез­
      дом.  Обыкновенно  при  женской  молодежи  бывали  в  числе
      маеок  поезда  и  «шапроны»  —   родственник  старшего  возра­
      ста:  или  мать  или  дядюшка.  Так  в  одном  поезде  ряженых
      шапроном своих молодых племянниц был тогдашний москов­
      ский губернский предводитель  дворянства Александр  Дмит­
      риевич  Самарин,  загримированный  под  Андреевского  Ана-
      тэму.  Объехав  два-три  дружественных  дома,  где  везде  их
      встречали  танцы и  где  были собраны уже  другие  гости,  ря­
      женые  возвращались  все  в  свой  исходный  пункт  —   дом,
      откуда  все  они  выехали,  где  вечер  и  заканчивался  балом.
          А   вот  яркая  сценка  из  во:споминаний  Е.  М.  Лопатиной.
      Лев  Толстой  в  период  уже  опрощения  и  резкого  отрицания
      того  самого  семейного  уютного  уклада  жизни  и  семейного
      веселия,  которые он  прежде так  любил,  т. е.  в  период  своей
      проповеди социального покаяния,  этот самый  суровый,  часто
      фанатичный  Лев  Толстой  —   почти  в  роли  «шапрона»  при
      своей  дочери  Тане  во  время  масленичного  веселья.  У   Ол­
      суфьевых организуется масленичное катанье на тройке,  сре­
      ди  приглашенной  молодежи  и  Таня  Толстая.  «Мы  вместе»,
      рассказывает  Лопатина,  «отъезжали на масленичной  тройке
      от  Олсуфьевского  особняка  в  Мертвом  переулке,  откуда
      в Покровское-Глебово,  где в оранжерее был приготовлен чай
      и музыка  для  танцев.  Неожиданно  в  бекеше,  с  палкой  поя­
      вился  Лев  Николаевич,  со  своими  пронзительно-жесткими
      глазами под нависшими бровями, ■—  проводить  ехавших,  по­
      смотреть,  с  кем  села  Таня  и  как она  ведет  себя.  И  это  всех
      очень  тронуло,  —   «точно  совсем  обыкновенный  человек20».
      Стало  быть, все же глубоко в душе Толстого,  наряду  с  обли­
      чением  его и отрицанием,  уживалась  и тогда  еще трогатель­
      ная любовь к красоте и теплу и молодому веселью этого ста­
      рого русского  семейного быта.
          Большую  прелесть,  большое  очарование  этой  традиции
      старо-московской  культурной  семьи  («Москва»  в  данном
      случае  является  символом  культурного  типа,  простиравше­
      гося  далеко  за  пределы  Москвы)  составляют  соединение
      большой  непринужденности  в  общении,  открытой,  радуш­
      ной,  общительности  с  большой  воспитанностью.  Воспитан­
      ность  и  свободная  непринужденность  —   какая  получается
      жизнерадостная,  здоровая,  веселая  и  вместе  с  тем  часто  и
      нравственно  крепкая  и  нравственно  утонченная  атмосфера.

                                                           47
   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55