Page 119 - Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., АСТ.1989.
P. 119
Причинная цепочка событий началась с неожиданной войны.
Хазары делили Крымский полуостров с греками. Хазарам
принадлежали Степной Крым, восточная часть Южного берега, от
Керчи до Сулака (Сурожа), и иногда крымская Готия на Яйле со
столицей Феодоро (Мангуп), иногда же эта страна выражала желание
подчиниться Византии.
Опорой власти Византии в Крыму был Корсунь (Херсонес около
Севастополя), город богатый и славный строптивостью своих
обитателей, державшихся независимо от константинопольского
правительства, но никогда не отлагавшийся от империи. Из Крыма
шло распространение православия по Хазарии, что не встречало
сопротивления. [202] Казалось, все обстояло так благополучно, что
поводов для обострения отношений не могло возникнуть. И вдруг…
«Воинственный и сильный князь Новгорода русского… Бравлин… с
многочисленным войском опустошил места от Корсуня до Керчи, с
большой силой пришел к Сурожу… сломал железные ворота, вошел в
город с мечом в руке, вступил в св. Софию… и ограбил все, что было
на гробе…». [203] Дальше в тексте идет описание чуда и обращения
князя [204] в христианство, но для истории важнее другие сюжеты, о
которых пойдет речь.
В приведенном тексте неясно почти все. Кто были упомянутые
здесь русы? Что за странное имя — Бравлин, ибо понимание его как
эпитета «бранлив» (т. е. воинственен) натянуто и неубедительно?
Откуда пришел этот Бравлин, из какого «Новгорода»? Ведь известного
Новгорода в начале IX в. еще не существовало. [205] Когда произошел
этот поход — в 755 г., [206] или в 790 г.? [207] Какие причины вызвали
это вмешательство в хазарские дела? Кто был инициатором
внезапного набега, последствия которого были столь грандиозны?
Ясно одно: поход был направлен против хазар, причем пострадали
крымские христиане, что повлекло упадок христианских епископий в
Великой степи вплоть до Хорезма [208] и длился этот упадок до рубежа
X—XI вв. Но одно это наблюдение оправдывает интерес к походу
Бравлина.
Мы не имеем права упрекать автора источника в том, что он
оставил нас в неведении по стольким животрепещущим вопросам,
потому что перед нами не летопись, а житие. Летописца как историка
119