Page 246 - Наше дело правое
P. 246

Обольянинов, напротив, дышит тяжело и хрипло — боярин не обижен

               силой, но бой на торжище потребовал своего. Стараются и кони — толкая
               друг друга грудью. Обычную саптарскую лошадь могучий боевой скакун
               тверенского  боярина  смял  бы  и  оттеснил,  но  Шурджэ  недаром  изменил
               потомкам  степных  коней  саннаевых,  недаром  выбрал  этого  —  не
               уступающего врагу ни силой, ни статью.
                     Замерло торжище, замерли твереничи и саптары.
                     Роск был хорош, холодно отметил про себя Шурджэ. Порой даже овцы
               отращивают клыки. Но он совершил ошибку, он согласился на бой — хотя
               вместо этого просто обязан был добивать отряд темника. Или, как грозился
               тверенский  коназ,  спалить  терем  вместе  со  всеми  выжившими.  А  он,
               Шурджэ, обязан вывести своих. Как угодно, но вывести.
                     Даже  если  ему  суждено  отправиться  раньше  срока  к  сверкающему
               небесному престолу.
                     Всадники  словно  сплелись,  намертво  соединенные  сверканием
               кружащихся клинков. На двух бьющихся смотрит льдистая ночь, смотрят
               звезды из глуби небес, смотрит желтыми глазами филин, смотрит женщина,

               рядом с которой он устроился на стрехе, встопорщив перья и вертя круглой
               ушастой головой.
                     Смотрят роски и саптары, смотрят те, кому и смотреть-то не положено,
               кто  пришел  на  эту  землю  допрежь  самого  племени  людского;  смотрят  и
               ждут.
                     Обольянинов дышит все тяжелее — саптарин верток, и конь слушается
               словно  бы  одной  его  мысли;  Шурджэ  рубит  то  слева,  то  справа,  хитро
               роняет  клинок,  заманивая  тверенича  ложно  открытым  плечом  или  даже
               шеей, и сам все ищет, ищет щели во взмахах боярина.
                     Сталь скрежещет, столкнувшись со сталью, — ей, сотворенной в огне,
               это  любо.  Пои  ее  кровью,  обнажай  в  бою  —  и  те,  чье  дыхание  живет  в
               смертоносном металле, не оставят тебя своим покровительством.
                     Так верят саптары. Так поступают они. И — до времени — побеждают.

                     Иное у росков.
                     Хороша  сталь  на  лемехе  плуга,  вгрызающегося  в  земную  плоть,
               прокладывающего  борозду.  Хороша  она  и  на  лезвии  топора,  валящего
               дерево, обтесывающего его, вырубающего «лапу», чтобы прочно связались
               венцы  нового  дома.  И  лезвие  ножа  добро  тоже  —  вырезывая  липовую
               ложку  или  игрушечную  лошадку  дитяти.  А  мечи…  мечи  нужны,  лишь
               чтобы  защитить  себя.  От  тех,  кто  готов  бесконечно  поить  и  поить
               собственную сталь чужой кровью.
                     Устал  боярин.  Стекает  пот,  ест  глаза.  Сбросить  бы  железную  шапку,
   241   242   243   244   245   246   247   248   249   250   251