Page 258 - Наше дело правое
P. 258

присланную грамоту. — Слова кладет ровно златошвейка — стежок.

                     Князь  Залесский  и  Яузский  писал,  что  «безмерно  рад»  «разумным
               словам» своего тверенского «брата», что готов немедля прибыть в Лавру и
               надеется,  что  так  же  поступят  и  остальные  князья.  И  еще  добавлял,  что,
               зная обычаи юртайские да хана Обата, боится, что прогневится тот столь
               сильно, что прикажет удушить послов залесских да прочих росков, что в
               недобрый час в Юртае окажутся.
                     —  Коль  не  врет,  так  эти  души  тоже  на  нашей  совести  будут,  —
               Обольянинов аккуратно и осторожно опустил свиток, — а может, и уже…
                     — На нашей! — вдруг резко выкрикнул князь. — И все остальные —
               тоже, коли ордынцы сюда заявятся. Думайте, бояре! Много думайте — как
               сделать так, чтобы остальные князья поняли: нельзя больше по удельным
               берлогам сидеть, пора осильнеть единством!
                     Слово было сказано. Все поняли.
                     — Сколько еще терпеть будем, пока Орда из нас соки вытягивает? Уж
               полтора века минуло, мы все медлим, все выгадываем… все! Сколько ждать
               еще? Такой повод! Подняться всем княжествам, дать отпор, когда Юртай

               войско пошлет! Послов отправить на запад да на север, просить помощи у
               Захара Гоцулского, у лехов, у знеминов, у скалатов с сейрами… да хоть у
               самого нечистого!.. Прости, владыко, вырвалось.
                     —  Княже,  —  тяжело  поднялся  воевода  Симеон.  —  Те  речи  ты  не  с
               нами веди, твоими верными слугами…
                     —  Слуги  —  они  в  Залесске,  боярин!  —  яростно  прервал  Верецкого
               князь. — А тут — други верные, с кем плечо о плечо на Поле выходили и
               еще, Длань даст, выйдем!
                     — Прости, княже, — поклонился воевода. — Все верно. Только мы и
               так с сим согласны. Глубоко ордынский корень прорастает, а с ним растет
               на роскских землях и их закон. Страх лезет да привычка ко мздоимству, к
               тому, что правды нет, а есть ханская воля. И волю ту купить можно, мурз,
               темников да любимых жен одарив щедро. А за князьями и простой народ
                                                       [5]
               тянется, мол, раз уж Дировичам  незазорно, так и нам вместно.
                     — Князей уговорить надо, — глубоко, словно перед схваткой, вздохнул
               Ставр.  —  Чтоб  согласились  бы  рати  слить.  Невоград,  Плесков,  как  и
               раньше говорил, не откажет. По ним Орда не прошлась. Страху меньше.
                     — Так и знайте, бояре, — князь встал, повел плечами, словно разрывая
               незримые путы, — буду  на  съезде речь вести, что пора  нам всем  против
               Орды встать. Всем. Всей земле, от дальнего края Невоградской пятины, где
               о саптарах до сих  пор только сказки сказывают, до  Резанска, столько раз
               сожженного, что даже летописцы счет потеряли.
   253   254   255   256   257   258   259   260   261   262   263