Page 301 - Наше дело правое

севастийцем пригорка расположились степняки. То ли наблюдали за

твереничами, то ли охотились за перебежчиками, которых в последние дни
развелось немало.
Приведенные Гаврилой Богумиловичем и звениславским Симеоном
ополченцы глядели зло и хмуро. Дружинникам тоже было не до веселья,
особенно тем, чьи земляки встали под тверенские стяги. Выдерживали не
все. Первым удалось ускользнуть, затем беглецов стали ловить. Сперва —
свои, а потом и саптары. Тех, кого брали живьем, степняки казнили по-
своему — ломали хребет. Роски видели оставленные у дороги трупы:
кочевники были варварами, но не глупцами.
Помогло. Перебежчиков стало меньше, хотя самые отчаянные все
равно уходили. И погибали. Как подстреленный прошлой ночью Воронко.
Пытался сбежать и Никеша, едва не рехнувшийся от вести, что его
Дебрянск потянулся за Тверенью. Не ухвати дурня сперва Георгий, а потом
и Щербатый, кормить бы дебряничу мух… Георгий невольно тронул
заплывший глаз и поморщился. Силой Никешу Господь не обидел. Брат
василевса с детства не вылезал из потасовок, но подбитым глазом щеголял

впервые, покойный протоорт Исавр был бы счастлив.
Любопытно, таскаются еще за беглым Афтаном прилепятцы или
передохли с голоду? Родичам свергнутых василевсов не завидуют, разве
что слепой Геннадий продолжает беситься. Если жив, хотя почему бы и
нет? Кому он, такой, опасен…
Севастиец валялся на траве, глядел в небо и думал о росках, чтобы не
вспоминать Анассеополь, и вспоминал Анассеополь, чтобы забыть о
росках. О Болотиче, которому недостает лишь пурпурных одежд и дворцов
с евнухами и птицами, чтобы сравняться с дальновиднейшим из динатов.
Об опоздавшем родиться в не знавшей страха и здравого смысла
Киносурии князе. О том, сколько крови унесет завтра к морю неспешный
Кальмей, который роски и саптары зовут Тином. Красивое имя и
тревожное, словно звон разбитого кубка. Кубка рубинового стекла, из тех,

что делали в стеклорезных мастерских на Лейнте, пока их не сожгли
грамны.
Бородатые дикари разграбили не только колонии, но и сам Авзон.
Теперь их потомки называют варварами других. Мало того, нынешние
грамны, позабыв своих Балмна и Рамнута, словно в насмешку, огнем и
мечом навязывают миру взятого у авзонян бога. Государства, народы, веры
спутались, как путается шерсть, превращаясь под пальцами времени в
войлок. Странно, что Феофану не пришло в голову это сравнение, хотя
евнух чаще смотрел на парчу, а кочевников называл не иначе как абиями —